Это очень важное письмо. В разгар работы над "Радугой" Лоуренс нащупывает некую образную сущность своего понимания прозы, в первую очередь романа. Письмо нередко цитируется, в том числе по-русски, и в этих цитатах смысл иногда искажается до неузнаваемости. Мне показалось полезным перевести письмо заново и целиком, сохранив не только идею, но и контекст. Ввиду невозможности использования курсива выделенные слова набраны заглавными буквами.
Эдварду Гарнетту(1)
Леричи, Фиаскерино, залив Специи, Италия(2)
5 июня 1914 г.
Дорогой Гарнетт,
Позвольте сначала поблагодарить Вас за разрешение послать те две книги консулу в Специи.
Что касается Пинкера(3), поступлю по Вашему совету: скажу, что еще не определился с романом и свяжусь с ним через пятнадцать-двадцать дней.
Не соглашусь с Вами в отношении «Брачного кольца»(4). Через какое-то время Вы вдруг поймете, что книга нравится Вам как целое. Не думаю, что психология ошибочна, просто у меня другое отношение к моим персонажам, что делает необходимым другое отношение и у Вас, а Вы к этому пока не готовы. Утверждение, что только мой ТАЛАНТ заставляет роман двигаться вперед, кажется мне странным: не думаю, что я настолько талантлив в этом плане. Думаю, что книга несколько футуристична, бессознательно, впрочем. Но когда я читаю у Маринетти(5): «Глубокие интуитивные прозрения жизни, одно за другим, слово за словом, в соответствии с их алогичной сущностью, приведут нас к обобщенным контурам интуитивной физиологии материи»(6), - я ощущаю нечто, чему следую сам. Перевожу неуклюже, его итальянский темен, да и не забочусь я о физиологии материи, но некоторым образом то, что есть физического, нечеловеческого в человеческом, интереснее мне, чем старомодный гуманистический элемент, который заставляет постигать характер в соответствии с некоторой моральной схемой, предписывающей ему жесткую форму. Заданная моральная схема – вот против чего я возражаю. У Тургенева, у Толстого, у Достоевского моральная схема, под которую подгоняются все характеры – и это всегда почти одна и та же схема, как бы экстраординарны сами характеры ни были, – тускла, стара, мертва. Когда Маринетти пишет: «Прочность стального листа – вот что интересно само по себе, то есть бессознательное и нечеловеческое сродство его молекул в сопротивлении, скажем, пуле. Теплота куска дерева или железа для нас, в общем, более полна страсти, чем смех или слёзы женщины», - я понимаю, что он имеет в виду. Он глуп как художник, противопоставляя теплоту железа смеху женщины. Но то, что интересно в смехе женщины, - это то же самое, что интересно в сцеплении молекул стали или в их активности для тепла: нечеловеческая воля, назовите ее физиологией или, как Маринетти, физиологией материи, вот что меня очаровывает. Меня не слишком заботит, что женщина ЧУВСТВУЕТ – в обычном смысле слова. Это предполагает некое «я», с которым чувствование имеет дело. Меня заботит, что эта женщина ЕСТЬ – нечеловечески, физиологически, материально – в соответствии со смыслом этого слова – меня заботит, что она есть как феномен (представляющий некую бОльшую, нечеловеческую, волю), а не то, что она чувствует в соответствии с человеческими понятиями. Вот здесь футуристы глупы. Вместо того, чтобы искать новый феномен человека, они собираются искать научные и физические феномены, которые можно обнаружить в человеческих существах. Они непроходимо глупы. Но если бы кто-нибудь снабдил их глазами, они бы стрясли правильные яблоки с дерева, потому что у их желудков правильный аппетит. Не нужно искать у меня в романе старое устойчивое «я» характера. Присутствует другое «я», через поступки которого индивидуум не идентифицируем; он проходит как бы через некие аллотропные состояния(7), и нужно более глубокое понимание, чем это нам привычно, чтобы обнаружить, что это состояния одного и того же единственного и в существенном неизменного элемента. (Так, алмаз и уголь – один и тот же чистый и единственный элемент углерод. Обыкновенный роман стал бы отслеживать историю алмаза, а я говорю: «Алмаз, да что вы! Это углерод». Мой алмаз может проявиться как уголь или сажа, но моя тема – углерод.)
Не говорите, что мой роман разваливается – Он несовершенен, потому что я неопытен в том, что хочу сделать. Но это настоящее, говорите что хотите. И я найду понимание, не сейчас, так не слишком нескоро. Повторюсь, я не собираюсь двигать вперед роман, чтобы отслеживать линии характеров: нет, характеры подстраиваются к некоторой ритмической форме подобно тому, как если водить скрипичным смычком по легкому подносу, покрытому тончайшим слоем песка, песок принимает неведомые очертания(8).
Надеюсь, что не утомил Вас. Мы уезжаем в понедельник 8-ого. Фрида побудет в Баден-Бадене 10-14 дней. Я не собираюсь оставаться на море из-за скверной погоды. Пойду пешком через Швейцарию во Францию вместе с Льюисом, опытным инженером, служащим здесь на заводах Викерс-Максим. О своем местонахождении дам Вам знать.
Не становитесь ко мне холодным и недружелюбным.
Au revoir Д.Г. Лоуренс
Пожалуйста, сохраните это письмо, потому что я собираюсь писать о футуризме(9), и оно мне пригодится. Приеду, встречусь с Даквортом(10). Дайте БАННИ(11) мой роман – я хочу, чтобы ОН его понял.
Буду УЖАСНО рад опять увидеть Банни – и Миссис Гарнетт(12), и Вас.
(1) Эдвард Гарнетт (1868–1937) – английский писатель, критик и редактор. Литературная деятельность в семье Гарнеттов была потомственной, продолжаясь в нескольких поколениях.
(2) Лоуренс с Фридой прожили восемь месяцев в Фиаскерино близ Леричи в области Специя на берегу одноименного залива. Там продолжалась работа над будущей «Радугой». 13 июля, через месяц после письма, Лоуренс и Фрида заключили в Лондоне официальный брак, а 4 августа, через два месяца, Британия вступила в начавшуюся 28 июля мировую войну.
(3) Джеймс Пинкер – английский издатель.
(4) «Брачное кольцо» – одно из предварительных заглавий романа, впоследствии распавшегося на два: «Радугу» и «Женщин в любви».
(5) Филиппо Томмазо Маринетти (1876-1944) — итальянский писатель и поэт, основатель футуризма. Отталкиваясь от некоторых высказываний Маринетти, Лоуренс быстро отрывается от них и набрасывает эскиз своей концепции характера в романе.
(6) Здесь и ниже Лоуренс цитирует «Технический манифест футуристической литературы» Маринетти (1912).
(7) Аллотропные состояния – формы одного и того же химического элемента, различающиеся по структуре и свойствам. В числе аллотропных состояний углерода – аморфный углерод (уголь, сажа), алмаз, графит и др.
(8) Речь идет о т.н. фигурах Хладни, образующихся на поверхности колеблющейся упругой пластинки.
(9) О футуризме Лоуренс так и не написал.
(10) Джеральд Дакворт (1870-1937) – английский издатель, единоутробный брат Вирджинии Вулф.
(11) Банни – домашнее прозвище Дэвида Гарнетта (1892-1981), сына Эдварда. В будущем известный писатель и издатель, в 1914 году молодой человек двадцати двух лет.
(12) Констанс Гарнетт (1861-1946), жена Эдварда, в течение четырех десятилетий была ведущей переводчицей на английский русской литературы. В 1893 году побывала в России, встречалась в Ясной Поляне с Толстым. Ее переводы, общий объем которых составляет 71 том, переиздаются до сих пор. Их, впрочем, строго критиковали Набоков и Бродский.