Святочный рассказ (по Н. С. Лескову)
Случалось часто, что ночная мгла
застанет странника в пути,
а если ночь морозна и вьюжна –
как хочется приют найти!
...
На старом тракте – постоялый двор,
открыты двери каждому всегда.
Ведёт народ неспешный разговор
о том, о сём, какая где нужда.
– Вот, если б, знать, когда придёт беда,
так я б соломки, знамо, подстелил...
– Ага, да-да, молчи уж, борода,–
заросший дед с печурки укорил.
Ты что же мыслишь, как услышишь весть,
Умело увернёшься от грозы?
Седьмой десяток лет живу я – есть,
поведать что, лишь только попроси...
– В тот год поклоны клали всем святым
усердно, как предчувствуя напасть...
Дождя молили, что б не быть с пустым
овином тож: на небе, знамо, власть.
И, надо ж было стать такому чуду:
кругом неурожай, у нас же – благодать,
в соседских сёлах – плач, у нас – снопы повсюду,
и мы давай гулять – утробу ублажать!
С утра пораньше бабы затевают
лепёшек там, иль натирушек* спечь,
а мужики друг дружку подбивают
на бражку поскорее приналечь.
Не понимали мы тогда того,
что зависть порождаем той гульбой,
что где-то жмыхом давятся и то,
в укор нам ставят наравне с божбой.
Молились мы:
– Спасибо! Слава Богу!–
куском делились с разной голытьбой,
но проторила к нам она дорогу –
докучна стала, тянет вразнобой:
– Подай! – подашь.
– Ещё подай!
– Да что же!
Вам может, душу вынь и всё отдай? –
шумишь, и понимаешь, что негоже
так отвечать – встрял в горле каравай.
Всё видим, понимаем всё, однако,
до сердца не восприняли беду.
Живём – и ладно, спим, едим... Вояка
сыскался вдруг бездушию ... Ату!
Пошёл нас кастерить и в хвост, и в гриву:
– Да что ж вы, мужики, рассудок где?
По-Божьи б надо жить, а это ж диво:
пируем мы, соседи, вишь, – в нужде!
Ведь это же души, знать, омраченье!
Давайте меньше тратить на себя,
остаток же, по-Божьему веленью,
дадим убогим, Господа любя...
И понеслось, Федосу тут досталось,
за всё, что знал, за всё, что говорил.
Чуть не побили бедного, шепталась
молва о том, что всех уж утомил...
И все Федосу вторят, особливо,
Маришка, внученька родная:
– Ты пошто, дедусь, пристал,
живём мы бережливо,
и всё ж трудами собрано добро!
Дай, дед, муки просеять, спечь лепёшек!
– Ешь хлеб решотный*, нынче пост идёт!
– Достань тогда пойди ну хоть рыбёшек!
– Терпи покуда, Рождество грядёт!
...
Старик на печке стрельнул самокрутку,
пустил дымок, качая головой:
– Винюсь, и я тогда сыграл ту шутку,
которая вернулася бедой...
И бес попутал прямо перед Святками:
нам стало мало песен и блинов,
и захотели мы завесть забавы с прятками,
с нарядами в медведей и шутов.
Федос тогда шумел:
– Ах, безобразники!
Голодных что ли в хоровод вводить?
Пойдёте мимо с плясками, проказники,
Дразнить несчастных, нет, тому не быть!
Нет, не пущу Маришку, не зовите,
Запру в чулан, вот будет праздник ей!
Вы, хлопцы и молодушки, поймите,
Господь накажет, срам играть в чертей!
– Ты это всё повыдумал, родимый,
зудеть-то брось, молчи уж, золотой,
брось благовестить, праведник ты мнимый,
сам грешный! Погляди, народ, – святой!
– Какая разница, кто скажет слово верное,
прислушайся, браниться-то зачем,
нарочного посланника, наверное,
вы не узнаете, уйдёт ни с чем...
Ослушались мы деда, и попрятали
в конюшне праздные наряды и вино;
топтались лошади, ушами прядали,
предчувствуя беду, немудрено
пожар устроить. И, ведь, надо ж было!
В потёмках с свечкою искали свой потай,
с испугу полусонная кобыла
лягнула парня – искры сосчитай!
Свеча упала, сено полыхнуло,
пошёл огонь считать дворы,
за час истлил селенье; и разгула,
беспутства нашего видны стали труды.
В тот, сказывают, день перед пожаром
в селеньи нашем от избы к избе
дитя ходило в одеянье странном –
мешало празднику, гордыне и гульбе...
Куда потом дитя девалось, ветер знает, –
прокашлял дед, склоняя алфавит.
– Я ж говорил, никто не распознает
благую весть, покуда совесть спит!
...
За тёмным окошком метель-завируха,
примолкли скитальцы, да что говорить.
За стенкой посудой гремит стряпуха:
– Хорош, засыпай, будет вам гомонить...
* слова и выражения из рассказа Н.С. Лескова("Пустоплясы")
Ряжение на Рождество, как пережиток язычества, всегда осуждалось Церковью. И хотя этот нехристианский обычай кое-где все равно оживал, Церковь всегда предостерегала своих чад от подобных действий.