Рубен Дарио
ВОЛЧЬИ ДОВОДЫ
Это рассказ про Франциска Ассизского:
кроткий отшельник с душою небесной
принял в свой дом как товарища близкого
страшного волка; враг живности местной,
с огненным взором и пастию жадной,
ужас на мир наводил он окрестный,
к тварям, слабейшим его, беспощадный,
силой своей и бесстрашьем известный,
кровью он залил предгорья окрестные -
с яростью резал за стадом он стадо.
Как ни охотились жители местные,
не было людям с разбойником слада.
Были растерзаны козы, бараны,
лучших собак изорвал он на части,
и у охотников страшные раны
долго зияли от волчией пасти.
Вышел в путь и Франциск: волк охотился близко
от стены монастырской, от кельи Франциска,
и возникло чудовище в дикой пещере,
пасть огромную злобно, несыто ощеря.
На монаха готов уже кинуться волк.
Руку поднял Франциск — нечестивец умолк.
И Франциск, как с заблудшей душой говорят,
молвил волку ужасному: «Мир тебе, брат!»
И, дивясь, озирал душегубец монаха:
первый он посмотрел на злодея без страха.
И для волка была несказанная власть
в чернорясце отважном. Смиренно закрыл он
истерзавшую многих ужасную пасть.
«Буть по-твоему, брат мой Франциск!» - говорил он.
«Дурно, брат мой, - уста отворились Франциска, -
покоряться всему, что жестоко и низко.
Кровь ещё не обсохла на морде твоей!
Ты приносишь страдания семьям людей.
Что ты сеешь вокруг? Разоренье и плач.
Сколько жизней унёс ты, как худший палач?
Даже вопли детей у отцовского гроба
не смирят ни на миг твою лютую злобу.
Что, скажи, к преступленьям тебя подхлестнуло?
Вельзевула дары? Люцифера посулы?»
Волк в ответ: «Очень зимы суровые, брат;
страшен голод в лесу, далеко ль до греха?
Да, случалось, что резал я малых ягнят
и, спасая себя, убивал пастуха.
Кровь? А сколько их пеших и всадников, брат,
травят братьев моих оленят?
Отвечай мне, Франциск, не твои ли соседи
скачут в лес затравить кабана и медведя?
Загоняют, копьём протыкают бока,
убивают под хриплые звуки рожка?
Губят тварей Господних?.. А этих господ
на охоту, ты знаешь, не голод зовёт!»
И Франциск отвечает: «Я всё это знаю.
К сожалению, в людях закваска дурная,
во грехе появляются люди на свет,
а зверьё простодушно и чисто. Пойдём.
Если голоден ты, то получишь обед,
коль замёрзнешь в лесу, я впущу тебя в дом.
Но клянись, что ни бык, ни козёл, ни баран
не погибнут отныне у здешних крестьян -
да прольётся на дикую душу елей!»
«Обещаю, Франциск»,- отвечает злодей!
«Перед богом, что держит в руках наши дни,
в знак обета ты лапу мне, волк, протяни!»
Волк подходит к Франциску, и лапой мохнатой
пожимает он руку названного брата.
Вскоре в ближней деревне прослышал народ,
что Франциск окаянного волка ведёт.
И дивится народ, сам от счастья не свой:
малолетним ягнёнком, собакой домашней
за Франциском с опущенной шёл головой
по дороге к обители хищник вчерашний.
И, на площади всех собирая большой,
к ним Франциск обращается с речью такой:
«Нынче доброй моя оказалась охота.
На себя принимаю о волке заботы,
и за это он мне обещанье даёт,
что ни малой кровинки он здесь не прольёт.
Вас же только прошу я: ничья пусть рука
не жалеет для Божией твари куска!»
«Так и будет!» - ответили жители хором,
и умолкнул Франциск с успокоенным взором.
Тут и волк замахал возбуждённо хвостом,
словно вымолвить силился: «Благодарю!»
Заскулил — и весёлой походкой потом
за Франциском отправился к монастырю.
И какое-то время он жил, как монахи,
в монастырском подворье в смиренье и страхе.
И внимало псалмам его дикое ухо -
сердце волка затронула музыка духа.
Начал волк понимать человеческий говор,
и на кухне костей не жалел ему повар;
Всё он делал точь-в-точь, как Франциск приказал,
и сандалии грубые нежно лизал.
И на улицу стал выходить он один,
и скитался порой среди чащ и долин.
Заходил он в дома, людям кланялся низко,
в каждом доме ему находилась еда,
но однажды пришлось отлучиться Франциску,
долго он пропадал, а вернулся когда,
услыхал он, что волк приручённый исчез,
что, как прежде, избрал он убежищем лес,
стал разбойничать, выть, притаился в берлоге,
что опять вся округа в ужасной тревоге,
что такая в нём злоба теперь, что, видать,
никаким с ним оружием не совладать,
и ни ночью, ни днём не желает прилечь,
чтоб хоть сонного людям его подстеречь;
зря страрался народ, одолеть его силясь, -
видно, в нём Сатана и Молох поселились...
В день, когда возвратился в деревню святой,
много страшных рассказов и слёз полилось -
и о крови, чудовищем вновь пролитой,
и о страхе, который терпеть всем пришлось.
Посуровел Франциска Ассизского взгляд,
отправляется праведник в горы, назад.
Он к пещере взбирается вновь по горам
и находит он клятвопреступника там.
«Отвечай же,- велел,- заклинаю Владыкой,
кто склонил тебя снова ко злобе великой?
Ты в знак верности лапу мне, волк, протянул,
отчего же тогда ты меня обманул?»
И в каком-то глухом и тяжёлом боренье -
скорбь в глазах обречённого, пасть его в пене -
волк сказал: «Отойди-ка подалее, брат,
я, ведь знаешь, теперь за себя не ручаюсь...
В келье было тепло...Я и людям был рад,
в деревенских сенях подаяньем питаясь.
Но потом убедился я, брат, там и тут
злоба, ненависть, алчность и зависть живут.
Всюду братья и сёстры родные враждуют,
всюду попрана правда, а зло торжествует.
Всюду люди гнетут, притесняют людей,
всюду добрый в обиде и счастлив злодей,
всюду женщина — сука, мужчина — кобель,
обесчещена блудом любая постель.
Ты уехал едва, собрались тут мужчины -
застучали по мне башмаки и дубины;
я был тих и покорен, им руки лизал.
«Все вы, твари, мне братья, все люди мне братья,
и быки мои братья»,- я так им сказал,
всё, чему ты учил, не преминул сказать я.
«Червь мой брат,- я сказал,-и звезда мне сестра».
Глухи были они к изъявленью добра.
Только смех я услышал в ответ ото всех -
был подобен кипящей смоле этот смех.
И во мне человечности голос умолк,
я почувствовал, что от рожденья я волк,
хоть своей чистотой я людей превзошёл!
И опять я, Франциск, в свои горы ушёл,
и опять я питаюсь, подобно соседям,
диким братьям моим кабанам и медведям.
Так оставь меня, брат, в этой жизни простой,
оба кончим свой век, как велит нам Природа.
Уходи в монастырь и живи, как святой,
Я же волком рождён, и удел мой — свобода!»
По разным двум разбрелись дорогам
злобный зверь и добрый монах.
И долго Франциск беседовал с богом
в унынье, отчаянье и слезах.
«Отче наш», - повторял вдохновенно святой,
и молитву подхватывал ветер лесной.
(С испанского, благодарю за помощь в понимании текста Наталью Малиновскую, и признательность светлой памяти Валерия Столбова)