В деревне народ приметливый, до всего досужий. Особливо, до странностей каких! А куда тут странность-то скроешь? Деревня не велика, все друг у друга на виду. Первыми, как всегда, бабы насторожились. Обратили внимание, что Федька целыми днями во дворе железом стучит, работу бросил и со двора – ни ногой! Нюська, жена его, ходит, как в воду опущенная, под глазами круги, от людей шарахается, здоровается как бы через силу, глаз от земли, не поднимая.
Ну вот. Подкараулили как-то бабы Нюрку-то у колодца, да и обступили. Зойка, вертлявая такая, бойкая бабенка, подскочила и спрашивает, эдак, с дипломатическим подходом: - а, что это, Нюра, мужик-то твой все железом звенит, либо на кузнеца учится?
Нюрку, как прорвало, видно, давно на душе накипело! Смахнула слезу уголком платка, да давай рассказывать. – Это еще с Масляной началось. Приехали к нам из райцентра кум с кумой, погостить на Прощеное воскресенье. Может, помните, Игнат с Маринкой, ну, недалеко от Сельпо жили? Игнат – такой мужик основательный, работящий, а Маринка… Я еще на крестинах заметила, как она глазами-то на Федьку мово стреляла. Ну, потом они в райцентр переехали, я и успокоилась. В райцентре Маринка себя знахаркой-экстрасенкой объявила. Ну, там приворот, от ворот. Всю правду людям рассказывала, что было, что будет, и, главное, что сейчас происходит. Уникальные способности вдруг открылись. Дом себе двухэтажный построили, машину импортную приобрели. Ну, так вот, позвонили нам, что на Праздник к нам погостить заедут, крестника проведать и все такое. Чай, семь лет не видались. Ну, естественно, я блинов напекла, икры, колбаски копченой, сыра с плесенью в сельпо подсуетилась, поросенка зарезали. Всякие там соленья-варенья, цельный чугун картошки со сметаной притомила, ну и самогонки двойной очистки, на бруснике настоянной, хоть залейся. На Новый год берегли, ну, раз такой случай! До нашей хаты кум с кумой на своей иномарке не рискнули, оставили при мех. мастерской, где Федька-то мой механиком работал, там сторож и все такое. Ну, встретились, как водится по православному обычаю, повинились, прощения друг у друга попросили. Сидим, выпиваем, закусываем. Разговор как-то не клеится, спросили про крестника – жив, здоров, отвечаю, у бабки с дедом по мужней стороне. А вы ж Федьку моего знаете, как заведет свою шарманку про компрессию на «Жигулях» шестой модели, слова никому вставить не даст. Про каждый цилиндр, и что там внутри, шатуны, поршня, кольца какие-то, в общем, досконально! Игнат только глазами хлопает, выпьет и в тарелку смотрит, а у кумы после третьей стопки, смотрю, взгляд ее глядский ужо на Федьку-то загорелся. И вот, Марина эта, сиськи себе, как бы невзначай поддернула, и громко так спрашивает:- а чевой-то, Федор, у тебя жена такая грустная? Али ночами не дорабатываешь, счастья жёнке мало даешь? Федор аж компрессией своей поперхнулся и глаза выкатил. – Наклонись-ка поближе, я тебе средство верное нашепчу. И громко так, чтоб всем слышно было,- знаешь, Федор, нужно гвозди старые ржавые разгибать, очень это потенцию повышает. И ха-ха-ха, на всю хату! Ну, досидели до вечера. Мы с Мариной со стола прибрали, пока посуду, да то да се, посплетничали, про детей поговорили. Мужички наши под махорку еще один пузырь уговорили. Утром гости уехали, я в контору по делам сбегала, возвращаюсь – сидит мой Федор под ракитой в теньке и через плетень как-то бессмысленно вдаль смотрит. Ну, думаю, нехай, чай с похмелья-то погано, пусть себе отходит помаленьку. На следующий день возвращаюсь я с утренней дойки, а мой-то – сараюшку до основания развалил и сидит, из досок ржавые гвозди выковыривает. Рядом, наковаленка, что еще прошлым годом с мастерских припер. Ну, себе, гвозди молотком выпрямляет. Я было к нему – Федя, а чего ой-то ты не работе? Уйди, дура, только и сказал. Ну, вы мово Федьку-то знаете, у него разговор короткий, если не про механизмы какие. В дом заходить вовсе перестал, вынесу ему картоху с огурцом, проглотит, огурцом хрустнет, и давай дальше кузнечить. Леший бы его взял! Сил моих нетути больше, бабоньки, из мастерских-то его уволили. Как жить и не знаю.
Бабы аж опешили от исповеди такой, да по домам до мужей побегли. Зойка, что первая разговор затеяла, первым делом дома мужику своему: - ты Мить, сходил бы к Федору, может, вразумишь? Друзья, как-никак, сколько самогонки – то пожрали вместе. Иди, выручай собутыльника, совсем ведь свихнулся. Митька взял с собой пузырь, Зойка в платочек закуси завернула, и отправился посланец доброй воли к другу Федору.
Федор встретил неласково. Привет – привет, буркнул, и занятия своего не бросил, знай себе, гвозди выпрямляет. Митька с самогонкой сунулся, Федька только отмахнулся, не пью, говорит. Вот такое чудо посередь самой обыкновенной деревни. – Федь, ты хоть объясни, что это ты за занятие такое себе нашел, растолкуй по-дружески. Ну, Федор в двух словах про куму, про повышенную потенцию. Тут Митька опять влез, - а может, Федь, она у тебя, того, то есть давно повысилась? Не проверял? – Да, знаешь брат, все некогда как-то. А потом, гвозди выпрямлять до того занятие увлекательное! Иной, ну до того заковыристый попадется, не знаешь с какой стороны и подступиться. Помнишь? Как к девкам по юности, которые недотрог из себя строили. Ну, ладно, Митяй, заболтался я тут с тобой. Ступай, чай по делу куда спешил.
Развернулся Митька, и ходу, а вслед только звон кузнечный. Добрался посол доброй воли до скотного двора, полбутылки прямо из горла разом засосал от обиды на бывшего друга. Потом стал, понемножку прихлебывая, подошедшему бычку про горе свое рассказывать и целовать в теплую, пахнущую молоком морду. Так и заснул. Бычок лизнул Митьку в щеку шершавым языком и поскакал, матери своей доложить, что скотник опять пьяный на скотном дворе валяется.
Корова только вздохнула, да снова к кормушке потянулась. Ужина-то может и не быть при таком-то скотнике.