Если влюбиться – то только в монаха.
Только в монаха нельзя.
Вот бы и мне, как июльская птаха –
жить – замерев от Господнего страха –
в ласковой сини скользя…
Мошек ловить и чирикать на ветке...
но для чего Ты, Господь,
дал мне смирять в усмирительной клетке
неусмиримую плоть?
*
Я поймала кузнечика слов твоих!
И пока говорил другой –
ощущала как кроток, смиренен, тих –
он сидел под моей рукой…
Лишь немного ладонь мне пощекотал,
и попрыгал чуть-чуть , слегка…
Он, как будто, об этом давно мечтал –
как мечтала моя рука.
*
На цветок медоносный летит пчела.
Не обманешь бессмертной моей пчелы.
На обычный вопрос: «Как твои дела?»
Отвечаю: « Сладки они и светлы».
Даже слаще, чем мёд и светлее дня!
Потому невозможно её унять –
эту чудо-пчелу – что летит звеня -
на цветок, и чуть свет – полетит опять
на чистейший наркотик, на Божий дар,
что небесную радость в себе таит.
Ей не сладок ничей на лугу нектар.
Сколь ни пробуй – а всякий чуть-чуть горчит.
И, конечно, она от него хмельна…
А иначе? – иначе не может быть.
Говорят, что любовь будто смерть сильна.
А ещё, что по смерти мы будем жить!
*
Эта пёстрая птичка лесная
упорхнула за мною из рая.
Эти шавки, что уши пригнули –
за любимой хозяйкой шагнули
в этот морок, уныние, смрад,
в злотерновника жалящий сад.
Им потом понаделали будок…
натаскали на зайцев и уток…
разобрали по тёплым домам…
к дармовым приучили кормам…
расселили по басням и сказкам…
обучили за лакомства пляскам…
Посредине трескучей зимы
спят аквариумные сомы,
канарейки-коты-попугаи –
видят сны о всамделишном рае…
Миллионы уж лет этим снам.
В них – безмолвно-прекрасный Адам
на заре своих девственных лет –
и не знающий – что он Поэт…
что ему уже Богом дана –
первозаповедь первых речений:
для грядущих вслед – стихотворений –
всякой твари наречь имена!