Когда нет первой строки,
летящей
с просторной шляпы святой горы,
и слишком острые локотки
рутины
пусть и стары,
но больно бьют
в твой надуманный неуют, –
смотри на море.
Сказал мне вечер.
Над тихим морем вселенский воздух
не жжёт, не дразнит –
в нём сказок отзвук.
Родник эпистол, он независим.
Нет лучше писем,
чем плеск сердечный –
тому, кто Вечен.
Вот след гондолы –
пером скользящий по бурой коже
венецианских каналов.
Дожи –
играют в прятки с тобой и миром,
а мир до вечности перестиран.
На бельевых верёвках – город,
не твой, ничей,
увлажнённый порох
домов, рождающих гондольеров и…
лицемеров.
Что лик, когда карнавальны маски?
Любой рождённый способен к спору
с самим собой –
будешь ты в Дамаске,
Москве, Одессе – увидишь, впору
тебе улыбка иль блеск оскала.
Лишь пластилиновые бахвалы
меняют знаки сердечных писем
ещё в эскизе.
Сказал мне вечер…
…А плен морской
ароматно холост.
Рисует ветер – тепло и холод,
людей на алом закатном стяге,
их имена.
Для любви-бродяги –
волну и крепость небесных литер
на лазурите.