Иван Петрович Богомазов вот уж три года, как был женат и имел годовалого сына Сашку, названного так в честь царствующего императора Александра III. По весне Иван Петрович посадил в саду саженец груши сортом «Бергамот», таким образом, отметив столь радостное прибавление в семействе.
С юных лет Иван мечтал заняться частным извозом, однако, приходилось помогать отцу в его кропотливом ремесле бондаря. Петр Аникиевич Богомазов, отец Ивана, славен был своим ремеслом не только в пределах Пушкарской слободы, но и далеко за. Поэтому работы было много. Заказчики все больше из купцов, что в Торговых рядах всякого рода соленьями торговали, да на вывоз в Первопрестольную. Так-то вот! И лишь по смерти батюшки, Иван, войдя в свои зрелые годы, сумел осуществить юношескую мечту. Сложив собственные сбережения и доставшиеся от отца по наследству, завел резвую лошадку, пролетку и легкие санки с меховой полостью, для зимнего сезона, стало быть. К холодным сенцам пристроил сараюшку для транспорта и в самих сенцах отгородил стойло для лошадки.
Частный извоз на деле оказался не столь прибыльным, как в мечтах виделся, но на жизнь хватало. Городок-то небольшой, в среднем от пятиалтынного до четвертака за поездку. Больше разве что спьяну кто-нибудь из купцов отвалит, да и то, в знак уважения к отцу, Царство ему небесное. Ну, само собой и издержки. На прокорм лошадки, да городовому на подарок, чтоб по мелочам не придирался. Иван Петрович был трезвенником и для пушкарей служил живым укором, зато был предметом почитания и любви со стороны жены и тещи.
Странный случай произошел с ним аккурат в Крещенские морозы. В тот вечер, в здании Городской думы проходило какое-то важное собрание, и Иван Петрович, в числе пяти-шести коллег по извозу, терпеливо дежурил, ожидая разъезда делегатов. Он устроился чуть поодаль, за водоразборной колонкой, массивным шестигранным сооружением из красного кирпича с кранами на шесть сторон и обледенелыми подходами. Лед давал преимущество, чтобы скорее сорваться с места и подлететь к главному входу в Думу, едва первый из делегатов в дверях покажется. Близ входа дежурить не дозволял городовой совместно со сторожем, берегли от издержек гужевого транспорта.
Собрание затягивалось, кое-кто из нетерпеливых извозчиков плюнул, да восвояси покатил, но Иван Петрович продолжал упорно ожидать седоков. Надо сказать. ночь выдалась на удивление морозная, вокруг луны образовалось целых два радужных кольца сияющих, большое и малое. Самая, что ни на есть, колдовская картина. Не успел он так подумать, как кто-то свистнул. Иван Петрович оглянулся – никого. Перекрестился на всякий случай и потуже затянул тулуп. Лошадка застоялась, и шерсть на ней заиндевела, как трава в заморозки. Луна, дважды окольцованная, уже миновала шпиль с двуглавым орлом, украшавшим здание Думы. Однако, дело к полночи, подумалось зябко, с некоторым суеверным страхом. Тут опять свистнули и, через промежуток, еще два раза. Страх напал вдруг такой, что едва обернуться себя заставил. Никого. Осмелев, заглянул за меховую полость – пусто. И снова свист. Теперь уже с равными промежутками. Иван Петрович затаился, потея от страха, но и свистун невидимый затих. С нами Крестная сила, прошептал обомлевший извозчик, и снова свист! Не помня себя, Иван Петрович хлестнул застоявшуюся кормилицу и с места рванул, только полозья завизжали. Лошаденка наддала, испуганно озираясь на кнут, и возок вынесло к Михаилу Архангелу. Иван Петрович сотворил крестное знамение, но свистун не отставал и, уже не помня себя, стал хлестать обезумевшую лошаденку, пока не остановился в ворот собственного дома. Проклятый свистун так и не отстал! Эка нечисть прицепилась, пронеслось в бедной голове Ивана Петровича, пока он, отворив ворота, загонял лошадку во двор. Заложив изнутри воротины доской и, преследуемый свистом, опрометью, через холодные сенцы, влетел в дом.
С порога пахнуло необыкновенным теплом и пирогами. Жена только ахнула, увидев белые от ужаса глаза мужа. Тсс-с…прижал Иван Петрович палец к губам. Еще раз тихонько свистнуло, и с бороды и усов закапало на пол. Под рукой он ощутил стремительно тающие сосульки и тут только понял причину так напугавшего его свиста. Иван Петрович обнял жену. – Готовь на стол, я только лошадь распрягу, а то, сдуру, прямо во дворе оставил. Поцеловав жену, смело шагнул за дверь, в темные сенцы, и во двор, к испуганной и замерзшей лошадке.
Прости ты меня, дурака, – бормотал Иван Петрович, распрягая свою кормилицу.