Исцели, залечи мою рану и
Заживляющим зельем намажь ее.
Заколдуй ее... зашамань ее.
Словно не было вовсе вчерашнего.
Будто ты еще та же и там же,
Будто я еще так же девственен,
Откровенен, наивен и набожен,
И силен, как тогда, по-библейски.
Только ты молчалива и холодна,
Безучастна и невнимательна.
Безразлична, как будто взираешь со дна
Океанской глубокой впадины.
Позабыла сегодня свою игру
С жемчугами, мехами и тканями.
Неподвижна, и полуоткрытых губ
Не тревожит ничье дыхание.
Этот твой пухлогубый пунцовый рот...
Он и есть моя рана рваная.
Ты сказала вчера, тебя кто-то е б ё т,
Только как-то другими словами.
Ироничными словно оксюморон,
С мелодичными переливами...
Не краснела нисколько, алел только рот,
Надкусивший кровавую лилию.
Я смотрел, как его набухающий край
Обнажил белозубые тернии,
Как шевелятся звуки в зияющей ране,
Обессилев от кровопотери.
Как свежа и прекрасна она на вид,
Как убийственна и опасна.
Искалеченного, не щадя, умертвит.
Вот видишь, и я не спасся!
Я был просто обязан ее заткнуть,
И забить до отказа лекарством -
Залепить герметично на всю глубину
Плотью, восставшей рабски.