Сначала нас минут пять-шесть
варили диетически,
затем заставили потеть
в духовке электрической.
Перевели в помывный зал,
где турок место показал,
куда на стол я должен лечь
(стол – это мраморная печь).
Не знаю: мёртвой ли, живой,
он поливал меня водой.
Крутя над членами мешок,
вверг в мыльнооблачный пушок.
Перчаткой стёр слой кожицы
от пяток и до рожицы,
водя почти металл по мне,
соскобы снял немалые.
Потом в отдельном терему,
присела жир мять по холму
в загривке, спину и бока
ас-девушка! Издалека,
толь из Вьетнама, иль Бали,
(по-русски скверно говорит).
Зато был бесподобный кайф,
минуток, эдак, твенти файф.
Затем две девы спелые,
взяв в рученьки небелые,
ввели услуги допахать,
в другую залу отдыхать.
А там лежат в глубоком сне,
почти однобаньчане все!
Небось, обет молчания.
Не слышу их дыхания!
Их лица – почернелые!
Поверх простынки белые,
и музыка небальная, (печальная)
как будто погребальная.
Им руки, как положено,
крестом на грудь уложены!
И глазоньки закрытые!
Вот так конец помытия!!!
И мне покрыли глиною
лицо. Со всеми сгинул я!
И на меня уставятся,
подумают: преставился.
Скорей парю я, чем лежу!
Смиренно внутрь себя гляжу –
дивясь, что всё поправилось.
Рад: баня-то понравилось!