Я бреду... По жаркой пустыни иду.
Покорежен, сломлен, убит - телом молчу,
Душа рвется ввысь, словно лист на ветру.
Я больше так не могу...
И в жаркой пустыни бреду
В полном бреду...
Я люблю эту тишину.
Я вижу трупы птиц, и жажду к ним припасть,
Но шакалья доля - не моя напасть.
От них не исходит трупной вони,
Ссохшиеся, даруют глотке псовой боли.
Все же падаю вниз, к уже черной земле,
Лапы скорчены в неясной мольбе,
И влага из глаз в наступившей полутьме.
Я взываю к тебе в полной мгле,
В беспамятстве бьясь в орошенную почву,
Не раз теряя старую цепочку.
Должен ли мечтать, ведь проще страдать?
Идти и жизни решать, права имея,
Рисуя на теле кольцованного змея.
Услышь меня, моя Саломея,
Я окрылен чужого звездной Варфоломея.
Забудь ты, Некоего Пигмея,
Не я Создатель мрачной Бездны.
Здесь любые мысли Возмездны,
Слова гнилого трупа вечно бесполезны.
Мои старые речи часто неуместны,
Многие из них совсем неизвестны.
И я бреду... По хладному снегу иду.
В полном бреду...
По хрусткому льду,
Скольжу.
Я Крови хочу,
Пусть она и подобна миражу.
В тебе я зрю свою Госпожу...
И в рыке полном, похожем ножу
Каждую строчку посвящаю мятежу,
Да Сестрице-Луне, смотрящей вверху.