Влияние польской поэзии на деревню Жабино

Попов Владимир Николаевич
В деревне Жабино
было спокойно,
до тех пор, пока
не появился Профессор…

Нормальная русская деревня,
в которой есть всё,
что надо:
и вор-домушник Петюня,
и вертлявая ****ь Виолетта,
и дурачок Сёмочка,
и брехало Вася Кипяток,
и сплетница Сорокина….
Жили-жили, а тут –
вдруг, Профессор.
Да ещё полонист!

Он пришёл ко мне утром,
распахнув настежь калитку,
измерил меня взглядом
и вопросил:
– Это Вы – местный графоман?
– Ага, – стушевался я.
– Я профессор Б. –
заявил Профессор
и я мысленно
грохнулся на колени.
Короче, поскольку
пишущая машинка
была только у меня, –
а ему она была необходима…
я побежал сдувать пыль
с машинки и торжественно
вручил её Профессору
вместе с вороньим пером.
Вот так началась
деревнежабинская дружба!

Дружить было трудновато…
Лицо у Профессора заросшее:
огромная сивая борода,
огромные усы и огромные
бакенбарды.
Посередине этих зарослей
торчал дородный
дворянский нос.
Чуть повыше
расположились сложные глаза:
насторожённо-любопытные
и злые, как у Евтушенки.

Перед заходом солнца
мы совершали прогулку
по главной и единственной
улице деревни.
Я шёл рядом с профессором Б.
и очень гордился.
Нас встречали восторженные
лица жителей.
На почтительном расстоянии
нас сопровождал эскорт
из ребятишек, собак,
гусей, уток и индюков.

Профессор блистал
в соломенной шляпе,
в чёрной рубахе,
в белых брюках
и босиком.
Он был похож
одновременно
на раннего Бальмонта
и позднего Льва Толстого.
Я делал умное лицо,
нервно курил
и заинтересованно
слушал Профессора:
–А вы знаете,
чем отличается перевод
А. Эппеля
от перевода
Давида Самойлова/Кауфмана/
знаменитого шедевра
Константы Ильдефонса
Галчинского
«Заворожённые дрожки»?
Я, естественно, знал,
но изображал невежду,
как это делают
плохие журналисты:
«подставлялся» или проще –
валял дурака.
Из уст Профессора
посыпалась всякая хрень
из ассонансов, диссонансов,
аллитераций, симфонизации
и прочих «фонариков
пани Натальи»,
пока мы не подошли
к речушке Вонючке
и нас не отвлекли лягушки.

Деревня Жабино
была поражена
таинственностью профессора Б.
и чтобы снять напряжение,
прислала дипломатом
к Профессору
сплетницу Сорокину,
чтобы она уговорила его
прочесть лекцию.

В погожий летний день
народ собрался
за деревней, на выгоне:
кто со скамеечками,
кто разлёгся на телогрейках,
а кто на травке.

Профессор был в ударе!
Первая обзорная часть
длилась около часа,
в которую вошли
персоналии:
Леопольд Стафф и Юлиан Тувим,
Ярослав Ивашкевич и Владислав Бронеский,
Юлиан Пшибось и Мечислав Яструн,
Станислав Рышард Добровольский,
Ян Болеслав Ожуг,
Кшиштов Камил Бачинский,
Юзеф Озга-Михальский,
Тадеуш Ружевич и Тадеуш Новак,
Вислава Шимборская /Нобелевский лауреат/
Станислав Граховяк и другие…

– Евреи, что ли?
спросил дед Анчухин.
– Нет, все настоящие! –
заявил Профессор.
Дед отвернулся и проворчал:
– Ну, ничего, – и не таких видали!

После перерыва
народ вникал
в биографии поэтов
и постигал
тайны творчества.
«…Итак, вы, конечно,
знаете и очень любите
замечательное стихотворение
Казимиры Иллакович
«Две старухи»
в переводе Е.Благининой:

«Как одна-то седовата, суховата и кудлата, и горбата
                и щербата…
А клюка-то суковата.
Дела бабка не находит – по светлице ходит-бродит.
То клюкою грякнет-брякнет, то себе в затылок тычет,
и талдычит, и талдычит…

А другая-то вальяжна, ходит чинно, смотрит важно.
Пышнотела, белокожа, на дежу с квашнёй похожа.
Ей до дела нету дела – всё б сидела да сидела,
в лунну скважину глядела…»

Так незаметно
прошли три часа
и заворожённые жители
тихонько побрели
по своим избам,
отягощённые знанием
и сопричастностью
к великой польской поэзии.

На следующий день
случилось несчастье,
о котором долгие годы
будут вспоминать
 в деревне Жабино.

После вчерашней лекции
все потянулись с подарками
к любимому Профессору:
несли солёные огурцы,
ещё тёплое молоко,
лаврушку-петрушку,
лук и салат,
помидоры и картошку,
сливы, яблоки, груши…

Страшная новость
пришла уже к вечеру:
«Профессор занеможил!»
Три дня он
не выходил из сортира,
а я наварил ему
целую кастрюлю пижмы
для профилактики…

Время лечит…
Профессор,
с бледными глазами,
осунувшимся носом,
надел ботинки и укатил
на заворожённой телеге
к станции Тыпыри.
А сегодня утром,
проходя мимо,
местная ****ь Виолетта
почтительно поздоровалась:
«Дзень добры, пан Володимир!»
и завертела своим
бесстыжим хвостом.

Я усмехнулся и пробурчал:
– У, пся крев!

2013 г