В ладони крошится надкусанный чёрствый хлеб.
И липнет на кожу, мешаясь с пылью полевой.
Откуда пророс, друг, там и погибнешь - в сырой земле,
Если нет, то иначе - погибнешь с сырой землёй.
А мне ветер, Бог, говорит, что я зря иду к нему. Зря иду.
Не твои слова ли, Господи, молвлены были, не ты ли
Сказал, что такие, как он не едят с таких грязных рук,
Что, мол, то, что пыльно и погибнет в грязи и пыли?
Отче, да если нет ничего больше, кроме хлеба этого, если
Не дал ты мне больше, Боже, в обе мои руки,
Да и что же... На краюхе моей не плесень...
А просто пыль.
Колосья в его полях налитые солнечным жаром верным,
А не палены, как мои колоски пеклом полуденных злых небес.
Больно мне, Господи, страшно с таким хлебом
Идти, да к нему за столы... Ведь не съест,
Не попробует даже, не глянет в лицо прожжённое, не захочет,
А выбросит ломоть - сердца сухой мякиш.
Не говори ответ, Боже, назови хоть разочек дочкой...
А то столько к тебе, а ты, как и все,
не пробуешь и молчишь...