первая глава.
В ворота гостиницы города N
Красивая бричка въезжала.
С её появленьем кто ждал перемен?
Их мимо немало езжало…
Но именно в этой дневною порой
Приехал сюда неизвестный,
Пока - что совсем незнакомый герой-
Мужчина на вид интересный!
Он был не красавец, но и не урод,
Не худ и не толст: что-то между.
Не молод, не стар – усредняюще тот,
Когда ещё тешат надежду…
Хотелось бы бричке ещё посвятить
Строк пять или шесть, но не боле,
Чтоб кто-то потом не сумел обвинить
В отсутствии точности, что ли…
Обычно в таких (вывод вовсе не наш!)
Подполковники ездят в отставке
Иль штабс-капитаны свершают вояж
К начальству по вызовам в ставки.
Помещик, владеющий сотнею душ,
Чиновник не крупный, не мелкий…
А тем, кто «повыше» размер её чужд-
Согласно считали безделкой…
Въезд в город её незаметно прошёл,
Без явно какого-то шума.
Никто необычного в том не нашёл,
Не плюнул вдогонку угрюмо…
Лишь два мужика у дверей кабака
Глазами во след проводили,
Позволив себе пару слов свысока
И то про колёса рядили:
«Как думаешь, кум, вон про то колесо-
Доедет оно до столицы?»
«В Москву?» «Да, в Москву!»- наморщил лицо…
«Доедет, коль срочность случится!»
Согласно кивнув, первый снова спросил:
«А вот до Казани не сможет?»
«Казань далеко … где бы взять ему сил?
В Казань не доедет, похоже…»
На том согласившись, был мир заключён:
Вердикт окончательный, точно!
Никто не обижен и не удручён ,
Скорее в кабак - выпить срочно!
Был и ещё свидетель, уже почти на месте,
У самых стен гостиницы, у въезда, у ворот.
Сказать о нём подробно… достоин ли той чести?
Так, мимолётность встречи. Случайный поворот…
В зауженных весьма коротких панталонах,
Цвет белый, канифас и близкий к моде фрак.
В приличнейшей манишке, возможно из салона,
С булавкою на ней – и всё не абы как!
Сработанную в Туле булавку украшали
Кручёная цепочка, из бронзы пистолет.
Дешёвый ширпотреб? Не думаю… едва ли!
И сомневаться в этом не нужно и не след!
Он коротко взглянул навстречу экипажу,
А ветер в тот момент чуть не сорвал картуз –
Рукою придержал, чтоб не иметь пропажу
И поспешил уйти… куда? Знать не берусь!
Но экипаж меж тем уже въезжал в ворота.
Приезжий встречен был трактирным там слугой,
Иначе – половым. Встречать – его забота –
Исполнил в лучшем виде, как бы никто другой!
Он выбежал проворно с салфеткой и поклоном.
Вертлявый и настолько – лица не рассмотреть!
Весь невозможно длинный. Сюртук демикотона
С такой высокой спинкой- затылок мог тереть…
«Прошу!» - проговорил и поспешил проворно.
Герой наш вслед за ним: покои посмотреть.
Наверх, по галдарее из дерева, просторной,
Скучал, поскольку знал, что не на что смотреть…
Всё здесь, как и везде, известнейшего рода,
Поскольку и гостиница обычнейшей была:
За сутки два рубля в покоях на два входа
( другой закрыт комодом: подпёр и все дела!)
И пусть за ней сосед спокойно-молчаливый
Всегда желает знать что можно и нельзя,
И всюду тараканы в углах, как черносливы…
Вы знаете всё это прекрасно без меня…
Наружный же фасад во всём был идентичен
Устройству-устроению, что видели внутри:
В два этажа загон, длиною неприличен,
У главного у входа ночами фонари…
На нижнем этаже с товарами сплошь лавки:
Верёвки, хомуты и прочий сортимент.
В угольной лучшей части был сбитень и баранки,
Афиша на окне: зайдите на момент!
Там самовар из меди изображён прекрасно
И рядышком хозяин довольный, молодой!
Сияли ярко щёки и отдавали красным –
Два самовара будто, но первый с бородой!
Не знавший штукатурки, нижний этаж кирпичный,
Изрядно потемневший с погодных перемен.
Другой оштукатурен, окрашен в цвет привычный-
Таких вот бледно-жёлтых повсюду много стен.
Приезжий господин по комнатам прошёлся.
Лакей успел сюда пожитки принести:
Из кожи чисто белой( была такою в прошлом…)
Изрядный чемодан. Не раз бывал в пути…
Лакей его, Петрушка, лет тридцати примерно.
Одет в сюртук просторный с господского плеча.
Суров на первый взгляд, но то не так, наверно...
Легко и ошибиться, поверив сгоряча…
По внешности нельзя судить про человека!
Проверено давно – беды не миновать!
Красавец расписной такой в душе калека,
Что плюнь да отвернись и забывай как звать!
Петрушка был губаст и с очень крупным носом.
Характер золотой и барин это знал!
Иначе бы к нему летело сто вопросов:
Иль не было других, пошто такого брал?
С вещами управлялся он с кучером на пару.
Приземистого роста, в тулупчике одет.
Был Селифан на вид не молодым, не старым…
Пожалуй что спроси – не скажет сколько лет…
За чемоданом вслед внесли довольно лёгкий
Похожий на ларец для мелочей предмет.
У кучера в руках сапожные колодки
И с жареною курицей синеющий пакет.
Отдав всё, Селифан вернулся на конюшню-
Управить лошадей, овсами покормить.
Никто вместо него не справит того лучше,
Он знает как и что, чтоб не за что бранить…
Его ночлег обычный – всё там же, на соломе,
Поближе к лошадям, подальше от господ…
И барин был не против: на койке экономил…
Петрушка же в передней и так не первый год.
Ему не привыкать к конуркам без окошка.
Успел уж притащить шинель свою туда,
И запах вместе с ней особенный немножко…
Лакейские предметы… короче – как всегда!
Приладил кое-как к стене топчан трёхногий
И тощенький тюфяк посверху положил,
На плоский блин он был похожим очень многим…
Но что поделать с этим? Лакей всегда так жил…
Покамест слуги там возились-управлялись,
Их господин оставил и в общий зал пошёл.
С подобным помещеньем вы где-нибудь встречались.
И здесь такой же точно он вскорости нашёл.
Здесь были те же стены под масляною краской,
На тон иль два темнее поближе к потолку
От трубочного дыма ( накурено ужасно),
Как сажею покрыты совсем уж наверху.
Копчёный потолок, такая точно люстра
Со множеством стекляшек, что издавали звон
При беге полового, сновавшего там шустро
По вытертым клеёнкам под чашек перезвон,
Что на его подносе уселись словно птицы
На берегу у моря, на скалах близ него.
Всех обслужить суметь – волчком ему кружиться…
Лишь только успевай… привык уж… ничего…
А снизу стены залы от спин гостей лоснились,
От разных проезжающих служилых и купцов.
Что шли сюда сам-шест, чай дули не ленились,
Известную всем пару порой до трёх потов!
Как всюду, так и здесь всё вовсе без отличий…
Вот разве что картина… у нимфы. Что на ней
Изобразили груди размером вне приличий…
Таких никто не видел от сотворенья дней…
А, впрочем, иногда подобное встречается
И на других полотнах, бывает перекос…
Другое не понятно: как тут они случаются?
Кто и когда в Россию, откуда их привёз?
Что много рассуждать? Вельможами, конечно!
Любителей искусств немало среди них.
Советчиков полно… доверившись беспечно…
В Италии скупается достаточно мазни…
Картузик с себя скинув и размотав косынку,
Что шею обвивала, наш господин присел.
Ах, эта косынка! Смотри, как на картинку-
Женой изготовлялась, чтоб заболеть не смел!
Пестрее ярких радуг и луга с разнотравьем,
Из шерсти мягкой-мягкой и ласковой, как пух.
Чтоб не надуло как, не повредился здравьем,
Единственный на свете её сердешный друг!
Такие же косынки на холостых встречались.
Кто им дарил, не знаю и не мечтал узнать…
Мамаши иль подруги заботились, старались…
Я не носил таких… мне нечего сказать…
Приезжий попросил: подали бы обедать.
Край столика занял и терпеливо ждал.
Известнейший набор из блюд он мог отведать.
Теперь же перечислим, чтоб и читатель знал:
Нарочно сберегаемый до месяца случалось
Слоёный пирожок ко всевозможным щам,
В керамике мозги, солянки сборной малость,
С капустою сосиски к солёным огурцам.
От жареной пулярки, румяненькой и гладкой
Никто не отказался – настолько хороша!
А к чаю пирожок слоёный тоже, сладкий.
Что, неужели мало? Насытится душа!
Покамест подавали, всё приставал с расспросом
К трудяге- половому, что за порядки здесь.
А тот давал ответы на каждый из вопросов,
Сказать не побоялся: «Хозяин мой – подлец!
Таких, скажу я, сударь, мошенников не сыщешь!
Из самых-самых первых поставить впереди…
Чуть провинился где и всё, уж не попишешь-
Погонит непременно, пощадушки не жди!»
Манёвр такой известен в Европах и в России
Среди людей почтенных, притом весьма-весьма:
Не могут потрапезничать они молчком в трактире-
Со слугами болтать… ужель не кутерьма?
Не просто говорить, иной шутить возьмётся,
Лакеям же следи… скажи, но меру знай!
Не знаешь и с чего, такой пожар займётся,
Что веришь или нет, хоть в петлю полезай…
Но этот постоялец смотрел совсем не грозно,
Вопросы не пустые, со смыслом задавал.
Обдумывал, похоже, значительно, серьёзно:
Кто в граде губернатор, каков он, узнавал.
Спросил про прокурора и главного Палаты,
Значительных чинов ничем не обошёл,
А также про помещиков, вкушаючи салаты,
Прекрасным сочетанье продуктов в них нашёл!
Кто сколько душ имеет, как далеко от града
Поместья расположены, характером каков?
И не было ль горячек каких иль, может, глада,
Повальных лихорадок и всё – без «дураков»!
Серьёзно, обстоятельно и, как возможно, точно!
Не просто любопытность – той быть здесь не судьба!
Сморкался очень громко и как-то правомочно.
Как делал не понятно, но звуком, как труба…
Что в мыслях полового вдруг прибавляло весу
И много уваженья, поскольку всякий раз,
Тряхнувши волосами, летел из интересу-
Не нужно ли чего? И продолжал рассказ…
Управившись с обедом, гость кофею откушал,
Под спину взял подушку, уселся на диван.
Что было в той подушке? Но кирпичей не лучше…
Ах, повсеместно так! От сытости, как пьян…
Хотелось-то обдумать, про что усердно слушал,
Да раззевался что-то, велел сопроводить
В покои. Что снимал, чтоб отдохнуть получше,
Не мешкая, теперь! Зачем бы ему ждать?
Заснул на два часа, поднялся отдохнувшим.
Обратно полового в покой к себе зазвал-
В полицию послать немедленно и тут же,
На лоскутке бумажном пред этим написал:
Коллежский, мол, советник по надобностям личным,
Павел Иванович Чичиков, помещик. И подал.
На лестнице посланник, измучившись прилично,
Прочёл бумагу эту, уменьем обладал…
Сам Чичиков, меж тем, осматривая город,
Доволен всем, казалось, и солнышку в окне!
Обычнейший губернский. Пыль на тропе, что порох…
На первый взгляд, конечно, но, в общем-то, вполне!
В один-два этажа дома почти терялись
Средь широчайших улиц, просторных, как поля!
Полутораэтажные нередко попадались
Под вывескою разной: сапог и кренделя…
Похожие в «лицо» с извечным мезонином-
У местных архитекторов свой взгляд на красоту,
Такое вот строительство считавшие красивым,
Порой сбивались в кучу, нарушив строй, черту.
По тем местам заметней народа оживленье,
Движенье всякой живности, привычной суеты,
А дальше вновь пустырь и тишь на удивленье,
Заборы деревянные, деревья и кусты.
От едко-жёлтой краски средь каменных строений
Хотелось поскорее взгляд спрятать, отвести.
Цвет сильно раздражал до всплеска сожалений,
Как одуванчик в мае… пора бы отцвести…
И деревянных ряд, повыкрашенных в серый,
Контраст невероятный – ладонью не закрыть!
Монашьим одеяньем темнели эти стены,
Меж молодых и рьяных, живущих во всю прыть…
Раздумывая так иль эдак, но примерно,
Герой наш предавался заоблачным мечтам,
Приглядываясь к вывескам, написанным прескверно,
Как, впрочем, и везде по этаким местам…
Порою, как подарок, встречались и занятные!
Он ради любопытства, принялся все читать.
От разных непогод на них покраска пятнами-
Окрасить бы по новой, позволив им блистать!
Рисованные брюки частенько попадались-
«Аршавинский портной» означено на них…
Подальше магазин: фуражки продавались
И картузы, конечно! Весь город ходит в них!
А вывеска над ним для каждого гласила:
(художник ни причём – просили, написал!)
«Хозяин – Иностранец Фёдоров Василий!»
С чего стал иностранец – отец родной не знал…
А тут вот был бильярд. Два игрока во фраках,
Какие на театрах бывают на гостях,
Которым выходить на сцену в крайних актах,
С цветами непременно и восклицаньем «ах!»
С прицелившимися киями они изображались,
Навыворот руками, а ноги так косят,
Что неживыми просто и вам бы показались,
Подвешенными в воздух, как антраша творят!
Под всем этим набором, своё «произведение»
Довольно чётким шрифтом тот мастер подписал
С чего-то не с начала: « И вот заведение»,
Поскольку прочитавший принял их за финал…
Раздумывать не стал с чего так несуразно?
Как должное принял и продолжал обход.
Частенько попадались столы со всяким разным:
Орехами и мылом. Торговый звал народ
Отведать хоть чего, приметив в нём чужого…
Он кланялся с улыбкой и мимо проходил.
А вон афиша с рыбой. Ему это не ново –
Такие вот харчевни повсюду находил.
Питейные дома частенько попадались.
Внимательному взгляду не нужно пояснять…
Вот прямо так они не хитро назывались-
Любили, видно, граждане когда в себя принять…
Дорога-мостовая повсюду плоховата.
В хорошую погоду оно бы ничего,
А вот когда дожди – хождение чревато,
А в гололёд зимою и вовсе ого-го…
Сад городской пред ним. Зашёл в него, конечно.
Весь сад тот состоял из тощеньких дерев,
Посаженных давно и точно, что навечно…
Принявшихся так дурно… стояли оперев
Стволы свои прижав к надёжнейшим подпоркам,
Что в виде треугольников у каждого из них!
Покрашенных в зелёный приятно и так ловко,
Что взгляды отдыхали, хватало их одних…
Вдруг вспомнил что читал про этот вид в газетах:
«Как город наш украшен! Какой роскошный сад!
Какая тень в саду! Спасает как от лета!
Ветвистость крон широких чарует каждый взгляд!
И всё благодаря едино попечению
Гражданского правителя. О, как заботлив он!
К прекрасному в душе заметно всем влечение!
От градонаселения, от всех ему поклон!
Как было умилительно глядеть на трепетание
В избытке благодарности простых людских сердец!
О, как рыдали граждане, не сдюжив испытание,
Такого к ним внимания, заботы, наконец!»
У будочника спрашивал, куда отсюда ближе:
К собору, к губернатору, присутственным местам?
Усвоив из ответа, сорвал в пути афишу-
Попозже изучить о чём писалось там.
Губернский город N речушка разделяла.
Отправился взглянуть - какой она была.
По тротуару дама… фигурка впечатляла…
Недурственная внешность вниманье привлекла…
А следом мальчик шёл. Военная ливрея
Сидела очень ладно, в ручонке узелок…
Окинул взглядом их, запомнить всё умея,
Отправился в гостиницу: устал и даже взмок…
Откушавши там чаю, спросил у полового
Подали бы свечу, а сам к столу присел.
Афишу развернул – всё для него в ней ново.
Всю прочитал до буквы и вывод свой имел…
Что понял из афиши? То, что давалась драма,
что господин Коцебу – тот автор, кто писал.
Что Зяблова-девица в ней Кору исполняла,
А господин Поплёвин там Ролла исполнял.
Внимательно прочёл про цены на билеты
И даже где была печатана она…
Потом перевернул – там информаций нету…
Обратная совсем пустая сторона…
Свернул опять опрятно и в ларчик свой упрятал –
Имел обыкновение всё складывать в него,
Чтоб только ни попалось и что душе приятно…
Гожалось и не раз! Не бросил ничего…
День первый завершался телятиной холодной,
Что на второе шла после бутылки щей
Из квашеной капусты. Не мог уснуть голодный…
Заснул крепчайшим сном… а как сказать ловчей?
Как говорят кой-где в просторном государстве:
В насосную завёртку – сметлив у нас народ!
Храп огласил собой ближайшее пространство
И так вот до утра, чуть приоткрывши рот…
Вновь наступивший день был посвящён визитам,
Которые приезжий с почтеньем наносил
Всем городским сановникам с улыбкою открытой:
Понравиться старался, из кожи лез и сил…
Вначале к губернатору, который оказался,
Как и сам Чичиков, не худ, но и не толст.
Имел на шее Анну, к медали приставлялся,
По тюлю вышивал, был в обращенье прост.
И вице-губернатора не обошёл почтеньем,
Потом и к прокурору представиться зашёл…
Не станем утомлять всех мест перечисленье,
Отметим лишь одно: встречали хорошо!
Теперь сидел вот в бричке, придумывая виды –
К кому он не заехал, а надобно бы быть…
Не оскорбить бы чем, не принести обиды…
«Все!»- про себя вздыхая – не мог кого забыть!»
С властителями он беседовал умело,
Знал, как польстить любому и гладко говорил.
Не дерзко как-нибудь, но, впрочем, и не смело-
Искусстнейшую ложь со знанием творил…
К примеру, губернатору польстил насчёт дороги:
«В губернию въезжаешь по бархату, как в Рай!
О, как мудры правители, вас выбравши из многих!
Достойны похвалы! Как осчастливлен край!»
Полицейместеру ввернул и очень, очень лестно
Про будочников что-то приятное сказал…
Приятельство с таким лицом весьма полезно,
Что Чичиков конечно и, безусловно, знал!
А вице-губернатору в приватном разговоре
(тот статского советника пока что чин носил)
Вдруг «Ваше Превосходительство» сказать себе позволил…
Ошибкою, конечно… но как же тем польстил!
А следствием того был зван на вечеринку,
На вечер к губернатору в финале того дня!
И прочие чиновники не сделали заминку:
На ужин, на обед прошу быть у меня!
Сам о себе приезжий не говорил подробно.
Так, общими словами, потупив долу взгляд…
Тихонько, между прочим, и, как казалось, скромно
И то – кому отдельно, не каждому подряд…
Сам разговор меж тем вдруг становился «книжным»:
Не стою, мол, внимания! Червь мира я сего…
Премного испытал, за правду был унижен,
По службе пострадал за так и ни с чего…
Имею неприятелей… завистники, как водится…
На жизнь, мол, покушались, но вот Господь сберёг!
Что отошёл от дел, желая успокоиться…
Случайно город сей возник среди дорог…
За долг почёл тотчас почтенье засвидетельствовать
Сановным первым лицам! Приятными нашёл!
Обласкан и весьма, весьма облагодетельствован –
Любезно принят был и встречен хорошо!
Вот собственно и всё, что в городе узнали
О вновь прибывшем к ним от первого лица.
Весьма гостеприимно быть у себя позвали!
Наивны и доверчивы по-прежнему сердца!
Герой наш между тем, готовясь к вечеринке,
Потратил два часа на внешность – туалет.
Ужель не в удивленье? На наш взгляд- по старинке,
Поскольку в эти дни такого вовсе нет!
Вздремнув после обеда, велел подать умыться
И чрезвычайно долго тёр мылом две щеки,
Раздутые, как шар… Сумел же исхитриться,
Подпёрши языком их как-то извнутри…
С плеча у полового потом снял полотенце
И начал утираться из-за ушей вперёд,
Но перед тем сперва вдруг выкинул коленце:
Два раза к ряду фыркнул и брызги наразлёт…
Пред зеркалом уже стал надевать манишку,
Два волоска из носа сорвать не позабыл…
С искрой брусничный фрак, изящный, даже лишку!
Достойный внешний вид в приоритете был!
И вот он в экипаже по улицам широким
Во тьме почти кромешной куда-то покатил.
На вечеринку едет, вы помните, конечно.
Лишь слабый свет из окон кой-где ему светил.
У дома губернатора и окна смотрят прямо…
Был освещён он ярко, словно заявлен бал!
Коляски с фонарями, у входа два жандарма,
Форейторские крики – всё, как и ожидал!
Вошеди сразу в зал, зажмурился от блеска
Количества свечей и всевозможных люстр,
От ярких платьев дам – чрезмерного гротеска,
От разницы меж тьмою и всплеском новых чувств!
Мельканье чёрных фраков в раскрытом его взгляде
Обычным роем мух представилося вдруг,
Что ползают в июле в жару на рафинаде,
Который рубит ключница, а рядом дети вкруг!
Как дети те глядят за действом рук старухи,
Что молот поднимают и опускают – ух!
И как над всем над этим витают, вьются мухи,
Несметное количество, там эскадроны мух…
Как полные хозяева, садятся на кусочки,
Подслеповатый взгляд не вдруг распознаёт…
Они не голодны! Вон сколько лакомств сочных!
Премного яств у лета – всем щедро раздаёт!
Сюда теперь влетали не с тем, чтобы питаться,
Но чтобы показать кому-нибудь себя!
По сахару пройтись, чуть лапкой покасаться,
Под крылышком почистить, слегка потеребя…
Затем умчать куда-то и уступить дорогу
Несметному количеству сестёр или подруг!
И действо повторится, поскольку очень много,
Бессчетное количество докучных этих мух!
Стряхнув оцепененье, герой наш осмотрелся
И сразу же под руку прихвачен кем-то был.
Ах, это губернатор! Уже немало значит:
Запомнил посещение поутру, не забыл!
А тот уж представлял его своей супруге.
И в этот раз приезжий себя не уронил:
Уместный комплемент самой, её округе,
С достоинством держался. Корректен, очень мил.
Всё строгом соответствии и возрасту и чину.
Весьма, весьма приличен, глядел не с высока.
Дурное отыскать и не ищи причину!
Цеплялся взглядом, может? Возможно, но слегка…
А между тем шли танцы. Танцующие пары
Притиснули к стене всех, кто не танцевал.
И он смотрел на них. Взгляд пристально-усталый,
Внимательно осматривал и публику и зал.
Вперёд всего, конечно, вниманье отдал дамам,
Средь коих разглядел одетых хорошо,
Покрой их пёстрых платьев был модным самым-самым,
Доставлен из столицы! Иначе, как ещё?
Другие отличались от первых и – заметно,
Поскольку платья их из тех, что Бог послал
В губернский город сей, быть может, и конкретно…
Но в целом сей конфуз никто не замечал.
Мужчины, как везде, поделены примерно
На толстых и худых и межу тех и тех…
Худые увивались меж дам вторых и первых,
С последующей надеждой иметь у них успех…
Отдельные из них такого были рода,
От петербургских щёголей не можно отличить!
Обдуманность зачёса, в движениях порода
И по-французски шутки – ни в чём не уличить!
Другой же род мужчин, тех, кто считался толстым
Иль средним, как и Чичиков, те сторонились дам.
Те больше отдавали застолью честь и тостам,
И карточной игре, что бытовала там.
Лицом, как и фигурой, круглы, почти, что каждый,
Имелись с бородавками и множество рябых…
Смотрелись обстоятельно и, безусловно, важно,
Оставивших дела, устроив передых.
Волос на голове хохлами не носили,
Иль модно по-французски «чёрт побери меня»…
Нет! Подстригались низко, прилизанные были…
Надёжность и могущество в ночи и среди дня!
Не забираясь вглубь, понятным становилось,
Что толстые – хозяева всего вот тут и вся!
Почтенные чиновники, опора града, сила…
Вниманьем обойти и вредно и нельзя…
А тонкие снуют у них на побегушках,
По порученьям больше иль просто полнят штат…
Существованье их легко, почти совсем воздушно…
У толстых оно прочно – неоспоримый факт!
Они не занимают тех мест, каких придётся –
Единственно прямые однажды навсегда!
Скорее само место под тяжестью прогнётся,
Чем он с него слетит: вот это никогда!
В наружности не любят особенного блеска:
Фрак не по моде скроен, не так, как у худых…
Размеренно живут, без шума и без треска,
С судьбою своей ладят: не саданёт под дых…
У тонкого давно имущество в закладе…
У толстого – спокойно! Глядь, плюсом ещё дом
На тёщу иль жену, поближе к речной глади…
И всё как между прочим и как бы не трудом…
А следом деревенька, близ города поместье…
Потом, глядишь, село с угодьями его…
И вот, оставив службу, пред вами и помещик,
В довольстве пребывающий хозяйства своего!
Жаль, тонкие наследники, учась по заграницам,
По русскому обычаю прокутят всё добро,
Всё спустят на курьерских… но то потом случится…
Пока малы ещё, грызут наук зерно…
В своём повествовании от вас таить не стали,
Что Павел Иванович Чичиков вот так же рассуждал.
Быть может, рассужденья и рознились местами,
Но вряд ли далеко: близ толстых вскоре встал…
Средь коих повстречал знакомые персоны:
Во-первых, прокурора. Как внешность обсказать?
Из-под густых бровей глаз левый «бил поклоны» -
Подмигивал заметно, словно хотел сказать:
«Пойдём со мною, брат, в другое помещенье,
Один чтоб на один, доверюсь лишь тебе!»
Подмигиваньем этим вводил порой в смущенье –
Казалось, видит, знает пятно в твоей судьбе…
Ну, что ещё добавить к портрету прокурора?
Значительно серьёзен и очень молчалив,
Пустого не поддержит какого разговора,
При всё при том - общителен и вовсе не спесив!
В компаньи прокурора почмейстер обретался.
Росточку не большого, философ, балагур.
Палаты председатель. С ним Чичиков встречался.
Не самая последняя из значимых фигур.
Все четверо тотчас приезжего узнали,
Как старого знакомого приветствовали вслух.
Раскланялся и он, смущаясь лишь в начале,
Но и не без приятности, пусть набок как-то вдруг…
А в зале между тем столы для карт поставили
И кто-то всунул карту, то есть позвали в вист.
Участников игры, кого не знал, представили.
Играл он преизрядно и на руку был чист.
Два новых здесь лица помещиками были,
Знакомы меж собой отлично и давно.
На вечеринку в город развлечь себя прибыли
И новостей набраться попутно, заодно!
Манилов помоложе и более учтивый,
И не лишён приятности в манерах и словах.
Другой же, Собакевич, глядел на мир спесиво.
Встал на ногу ему. Когда услышал «ах!»,
Конечно, извинился, сказав «прошу прощения!».
Был неуклюж, как видно иль выходило так…
Но, впрочем, на лице нет проблеска смущенья-
Иль груб, иль очень прост… но зван в таких местах…
Сев за зелёный стол, до ужина не встали.
Все разговоры смолкли: играли, не до них!
На что речист почмейстер – мёд пить его устами,
И тот, взяв в руки карты, осознанно притих.
Представив на лице осмысленность особую,
Он нижнею губою вдруг верхнюю покрыл
И до конца игры расстаться с тем не пробовал,
С такой физиономией до ужина пробыл.
А всякий раз, когда он выходил с фигуры,
Бил крепко по столу и присказки творил:
Все дамы- попадьи ( хоть хорошо - не дуры,
Иль как ещё покрепче о них не говорил…)
А ежели король – пошёл мужик тамбовский…
«А мы вот по усам!» – сейчас на то в ответ…
Видать, и Председатель был из своих, таковский-
Любил побалагурить! А почему бы нет?
Иль так вот, например: пинчук или пикенция,
Ах, черви, черви, черви и тут же – пикендрос!
Заметна всем легко шутливая тенденция,
На разные эпитеты любой из них горазд!
Закончивши игру, поспорили, конечно,
Причём, довольно громко, как водится у всех!
Приезжий так же спорил, но вовсе не беспечно…
Приятно очень спорил… имел и тут успех!
Не скажет «вы пошли», но «вы себе позволили»,
«Я честь имел покрыть своею вашу масть!»
И всё вот в этом духе не менее, а более!
Любезным обхожденьем все насладились всласть!
Чтоб в чём-то согласить противников по висту,
Нарочно всякий раз учтиво подносил
Им кроху-табакерку из серебра с финифтью,
Для запаха в которой фиалки поместил!
Внимание приезжего особенно заняли
Манилов с Собакевичем. Решился расспросить!
Почмейстер с Председателем желанью его вняли
И согласились тут же, что знали прояснить.
Вопросы прозвучавшие в приезжем выдавали,
Что тот, кто перед ними, серьёзный человек!
Но тайны никакой: об этом все тут знали,
Понятно, рядом жили уже почти что век!
«Прежде всего скажите, чтобы составить мненье,
Сколь душ крестьян имеют вот эти господа?
И крепко ли стоят, как хороши именья?
В знакомстве знать то важно, не правда ли, всегда?»
И только разузнав, к тем подошёл нарочно,
Чтоб имя и отечество по-дружески узнать…
За несколько минут, что совершенно точно,
Сумел их очень прочно собой очаровать!
Манилов по годам не пожилым казался,
Имел глаза, как сахар, что щурил всякий раз
Когда смеялся сам или шутить старался
И даже в этот вечер случайной парой фраз…
Он долго руку жал, просил об одолженье,
Чтоб сделал ему честь – приехал погостить.
В пятнадцати верстах от города деревня.
На что тот обещал пренепременно быть!
Подслушав, Собакевич в беседу их вмешался
И скупо, лаконично: «Прошу вас и ко мне!»
Пришаркнув сапогом – размер в ум не вмещался!
Подобного размера в теперешнем дне нет!
Сегодня на Руси богатырей всё меньше –
Перевелись, однако…поизмельчал народ…
И тут пообещал как сложится скорейше!
«Приятно! Буду ждать!» - ответил ему тот…
В другой день к полицеймейстеру отправился обедать.
До ночи задержался: составилась игра.
Как сели с трёх часов сейчас после обеда
И до глубокой ночи, почти что до утра.
Там, между прочим, он Ноздрёву был представлен.
Ещё один помещик. На взгляд, лет тридцати.
Приличьями какими в общеньях не обставлен –
На первых же словах всем говоривший «ты»…
Развязная манера с любым без исключенья,
По-дружески на равных… но сидя за игрой,
Вдруг Чичиков отметил особое слеженье –
Оно в глаза бросалось, чрезмерное порой…
Играющие все внимательно смотрели
Любую его взятку и как, с чего ходил…
Похоже, ненадёжность когда-то усмотрели…
Излишне разбитным предстал сей господин…
В последующий вечер на ужин пригласили…
Палаты Председатель гостей своих встречал
В засаленном халате, что по дому носили,
Но неудобств каких-то совсем не замечал…
У вице-губернатора в другую уже пору…
А следом откупщик давал большой обед.
На небольшом затем бывал у прокурора,
Который и с огромным бы сравнивать не след!
Так выходило, часу не оставался дома!
В гостиницу являлся с тем только, что уснуть.
Но в этой круговерти не новичок - знакомо!
Известная дорога , понятный, чёткий путь!
Вписался в это общество изящнейше и сразу!
Во всём умел найтиться и не попасть впросак.
Приятный светский лоск едва заметный взгляду,
Не возвышал над всеми его совсем никак…
О чём бы разговор при нём ни заводился-
Всегда умел достойно со знаньем поддержать!
Сам между тем ничем особо не гордился
И каждого, казалось, готов был уважать!
О лошадином ли заводе обсуждали,
Породах ли собак иль следствии каком-
Так ценно замечая, что никогда не знали,
Со всем на белом свете доподлинно знаком!
Ему небезызвестны судейские проделки
И об игре в бильярд – без промаха и влёт!
А выделке вина, как о какой безделке,
Хотя бы и проверить, а всё одно не врёт!
Затронет кто таможню – таможенник пред ними,
Настолько его знанья в предмете высоки!
А уж о добродетели – такой слезой обнимет –
Не можно не поверить… кощунство… не с руки…
Куда ни поверни – о нём лишь преотменно!
На что уж губернатор и тот не промолчал:
«Благонадёжен очень и это – несомненно!
Плохих каких-то качеств я в нём не замечал!»
Полковник жандармерии сказал, что он учёный,
Полицеймейстер: « Очень почтенный человек!»
Жена полицеймейстера: «Любезнейший!» - со стоном,
«Такого обхожденья не видел грубый век!»
И даже Собакевич, который редко очень
О ком-то отзывался с хорошей стороны,
Вернувшийся домой за половину ночи,
Раздевшись совершенно, ложась под бок жены:
«Какой у губернатора, однако же, был вечер!»
Супруга промолчала, не разжимая век.
«Коллежский там советник был обществом привечен –
Павел Иванович Чичиков! Приятный человек!»
В ответ услышал звук, ни слова, ни привета…
Худющая супружница лишь «ГМ!» произнесла,
Толкнув его ногой чувствительно при этом,
Но он не оскорбился, не зная за ней зла…
Такое рассужденье составилось о госте.
Приятное весьма и лестное весьма.
Как следствие того, был приглашаем в гости!
Никто не ожидал, что выйдет кутерьма…
До той поры держалось, покуда не узнали
С какою целью к ним он совершил вояж…
В недоуменье полном в дальнейшем пребывали,
Как говорят в провинциях: увы, какой пассаж!
Из следующей главы читатель всё узнает…
Не мешкая нисколько, предложим мы её!
Но пусть покуда город в восторге пребывает
От прибывшего к ним, хвалившего и всё!