Сегодня небесное око нещадно палило, заливая своими медными водами деревню и окрест подле неё, словно пыталось излить свою пламенную волю. Лето вступало в свои права, принимая солнечное крещение, окуная всё и вся живое в свою первозданную купель.
В заброшенном саду, у одинокой, потерянной в людских отголосках яблони сидел мальчик-подросток, внимательно взирая на щёрблённую кору старого дерева, словно пытался сродниться с ней. В его выпуклых иссиня-небесных глазах притаилась тишина и покой, он жил в ней с первого дня своего рождения. Сейчас ему пятнадцать, но болезнь Дауна оставила его на уровне шестилетнего ребёнка, но везде есть свои плюсы и минусы, вот и для него Мир открывал свои краски, соцветия миллионов оттенков, которые улавливала его душа, отфильтровывая для небесного Аза. Мальчик верил, что тот в вышине знает о нём и помнит, готовя к чему-то новому.
Он оторвал свой взгляд от дерева, переведя его на белоснежные ватные облака, что нежно прикасались к горизонту, лелея и нашёптывая ему свои таинственные истории. В этих историях была суть жизни, но не она волновала вечного ребёнка, его больше волновали ощущения, которые роились внутри него, как медоносные жалящие пчёлы. Он летал внутри сердечного кокона, внутри духовной плаценты, которая невидимым ореолом опутывало его щуплое и слабое тело.
Взгляд, взгляд небесного Аза, был скрыт где-то там, среди вспененных белил облаков, с которыми он давно уже породнился. Мальчик не понимал, почему его мама часто плачет и вздыхает, когда укладывая его и спать, накрывая тёплым одеялом. Ему был почти не ведом страх, и в этом была ещё одна его сила, ведь большинство его сверстников боялись, боялись очень многого, впрочем, весь людской Мир чего-то или кого-то боится.
Над деревом закружилась пепельно-жемчужная бабочка, всё ниже и ниже опускаясь к мальчику. Она изучала его, он так чувствовал, улыбнувшись искривлёнными губами летающей проказнице. Нежданная гостья стала кружиться над головой, а затем осторожно опустилась к нему на плечо.
– Ты, кывая, – произнёс он, сожмурив глаза, – Акинь ляки, Аз, – продолжил мальчик, нежно подув на свою пепельную гостью.
С крылышек бабочки посыпалось несколько серебристых песчинок, а затем она взлетела, устремившись в бездонные небеса, постепенно превращаясь в невидимую точку.
Вечный ребёнок тяжко выдохнул, и вновь прилип взглядом к стволу старой яблони.
– Они тюкать тебе, я чувста таки…,– прервался он на секунду, а затем продолжил, – Незя гызть, незя, я пмогу.
Мальчик, затаив дыхание, приложил свою руку к потрескавшейся коре, а затем стал нежно её поглаживать. Он чувствовал, как там, в глубине, в древесном теле прячутся десятки белых жиреющих личинок; он чувствовал, как кричит от боли душа дерева; он ощущал себя этой душой.
– Я – кась Аза, – прошептал он, после улыбнувшись, и убрав руку с коры.
Теперь боль уходит, личинки покинут это дерево, ибо так им было велено, велено волей небесного ока, которую нёс в своём сердце вечный ребёнок. Он чувствовал так, а чувства его никогда не обманывали. Довольный собой, скорее даже свободой старого дерева, мальчик вновь зажмурил глаза и сладостно вдохнул воздух, пьянящий воздух добра, что сейчас наполнял его лёгкие.
Нежданная тревога, как ржавая гнетущая цепь, сковала его грудь, ужалила его ядом смерти. Он ощутил на губах будущую смерть, не свою, свою он бы принял легко и с улыбкой младенца, смерть кого-то живого, которая совсем скоро будет готова прибрать его.
Мальчик стал неистово озираться по сторонам, пока не увидел у потрёпанных кустиков крыжовника озорного крошечного котёнка. Серо-белый пушистик безбоязненно поспешил к нему, на мягких лапках отмеряя расстояние до своего смертельного часа.
– Сто, не ид…, я пошу, – пролепетал вечный ребёнок, но было уже поздно, противные голоса с издёвкой опередили его.
– Глянь, шланг! Точно это же шланг, диблоид наш любимый! – произнёс ехидно рыжеволосый юноша с оголённым торсом, обратившись к своему прыщавому лысому приятелю, одетому в рваные шорты и мятую бурую футболку.
– Точняк, это Даун! Даун…, таун…, хренотаун! – загоготал лысый, его тут же подхватил и рыжеволосый.
– Эй, ты, дибилоид!? Чего молчишь?! Язык в очко засунул?!
– Он, наверное, штаны намочил, – дополнил лысый, ухмыльнувшись, – Сейчас лужа будет.
– Неа, небось дрочит от страха, вон как свои лупоглазые глазища вытаращил…
Мальчик не боялся двух рослых парней, что стояли чуть поодаль от него, осыпая его своей речевой желчью. Он лишь опасался за пушистика, который проворно преодолел расстояние и в три прыжка оказался у его ног. Котёнок замурлыкал и, приподняв хвостик, стал тереться о ногу своего нового знакомого.
– Ути-пути! О, зырь, Миха, этот дроч нашёл свою пару! Кис-кис, усатенький…, – упиваясь от смеха прокричал лысый, хлопнув по плечу своего рыжеволосого приятеля.
– И впрямь, смотри как они ласкаются…, мальчики-гейчики…
– Нез, я тека, нез…, – прошептал вечный ребёнок, попытавшись взять котёнка на руки, но проворный рыжеволосый опередил его.
– Тормоз, он и в Африке тормоз, – оскалился лысый.
– Это точно, а как говорится, не успел, опоздал…, – загоготал рыжеволосый, а затем подкинул крошечного пушистика, и не дав тому приземлиться на землю, с размаха пнул ногой.
Звук, который, как ядовитые зубы змеи, впился в душу пятнадцатилетнего подростка, навсегда оставив глубокий шрам в его добром сердце. Котёнок не успел даже мяукнуть, когда его пушистое тело соприкоснулось с потрескавшейся корой старой осины, что доживала свои годы слева от яблони.
Кисло-ржавый привкус наполнил рот вечного ребёнка, он издал раздирающий душу гортанный звук и бухнулся в травы, искорки слёз проступили на его щеках, а руки налились гневной тяжестью от неиссякаемой внутренней боли, что прорезалась из глубин его души.
– О, дибилоид молится, – загоготал рыжеволосый, но тут же был отброшен неведомой силой к той же осине.
– Аз, небо Аз, гад, гада…, как собки…, собки! Буд прокл! – кричал мальчик-подросток, взирая в глаза лысому, как в вечную нескончаемую бездну. Страх зарождается из ничего, вот и сейчас он протянул свои паутины в искорёженным душам двух сошедших с пути людей.
Рыжеволосый вскочил на ноги, потирая расцарапанный бок, с ужасом взирая в глаза недавнего тихого ангела, который в мгновение ока превратился в демона, и был готов излить свою кару на них.
– Бежим, твою мать! Он же нас убьёт…, – рванул, не разбирая дороги, рыжеволосый, не дожидаясь правоты его слов, за ним последовал лысый.
Оба юноши, бежали, рассекая руками воздух, не замечая упругих ветвей кустов и крапивы, лишь бы подальше от того, о чём они больше никогда и никому не расскажут, ибо страх не просто навсегда завладеет ими, но и сделает их своими рабами. Им будет легче сделать вид, что ничего не было, но внутренняя дрожь всегда будет напоминать о прошлом, о прошлом, которое они сами и породили, особо в страшных кошмарах, которые не будут отпускать их в первые годы дальнейшей жизни.
Мальчик на коленях подполз к умирающему тельцу котёнка, взирая в туманные глазки невинного существа, которое с рождение познала боль человека, боль, которую познаёт природу уже многие тысячи лет. Он чувствовал, как кровь заполняет внутренние органы пушистика, а сердце замедляет свой бег, измеряя последние вздохи умирающего животного.
– Ты буд жит! Буд! Аз, пмги! – вечный ребёнок закричал, а затем улыбнулся, взяв обмякшее тельце в руки, боль и внутренние мучение на мгновение затихли в сердце мальчика, в нём появился свет, свет осиянный, неведомый обычному человеку, – Ты буд жит! – он глубоко вдохнул, а затем с лёгкостью выпустил холодную струю воздуха из своего рта, веря и зная, что его вера верна. И она была верна…
– Мама, ну почему, почему чудес на свете не бывает? – со слезами на глазах произнесла восьмилетняя девочка, взирая на расплющенное тело собаки, что лежала в пыльной канаве, у деревенской потрескавшейся дороге.
– Родная моя, не смотри…, не смотри, малышка, – невнятно проговорила мать, прикрыв глаза дочке, думая лишь о своей несчастной жизни.
– Быв! – услышала девочка забавный мужской голос позади и оглянулась.
У покошенного дома стоял молодой мужчина, с необычно большой головой, одетый в детский голубовато-лиловый комбинезон. У его ног крутился пушистый пышущий жизнью кот, в глазах которого искрилась неизведанная любовь. Девочка видела соцветия этой любви, туманные волокна, которые исходили от мужчины и его необычного друга, она ощущала их подкожна, их микроволны, что плескались в этом разряженном тяжёлом воздухе, ударяясь о суровую реальность, но не отступая, а превращая её в нечто новое, нечто таинственное…, чудное.
– Спасибо! – произнесла малышка, на что мама бросила суровый взгляд на заговорившего человека, и прибавила шаг, лишив дочку главного секрета, возможно, самого главного в жизни любого человека.
– Быв! Главно вер и свет! Аз, неб Аз, помжет!
– Я знаю, – произнесла девочка в своей голове, полностью уверенная, что мужчина и его необычный кот её слышат, – И верю…