Коза тоже имеет отношение к этой истории.
Г. Стайн. «Кровь на полу в столовой». Глава пятая.
фр.1
Практикующий психотерапевт записывает так много чужих историй, что на свою времени ему не остается. Вот почему психотерапевты не пишут автобиографий и не ведут дневников. Фрейд делал краткие заметки в календаре, когда его сыновей призвали в армию. Но закончилась война – закончились и заметки. Возможно, он начал эти записки под влиянием военной обстановки, мыслей о близкой смерти. Последние десять лет Фрейд тоже вел дневник – возможно, по той же причине.
Все это – как бы вступление. Я задумал написать очерк своей жизни. Если судить по тому, что я сказал о Фрейде, подтолкнула меня к этому экзистенциальная тревога, страх смерти. По профессии я психотерапевт. В отличие от многих своих коллег, я получил медицинское образование – я не только психотерапевт, но и хирург. О хирургах давно известно, что их мучает скрытый страх смерти. В общем-то, это можно сказать о всех врачах. Потому, наверное, эти люди в свое время и выбрали медицину. Ну что ж, будем считать, что я испытал приступ танатофобии. Почему? Что его вызвало? Тут уже можно ответить определенно: беседы с пациентом психиатрической клиники, где я проходил стажировку.
фр.2
Клиника св. Пирмина располагается в Пфеферсе, кантон Санкт-Галлен, Швейцария. Точное название: «клиника горы св. Пирмина» – по местоположению. Размещается клиника в бывшем бенедиктинском монастыре. Со всех сторон ее окружают горы. Неподалеку течет река Тамина, впадающая в Рейн. Долина очень живописна. Одна из достопримечательностей – ущелье, похожее на подземную пещеру. Когда-то, почти тысячу лет назад, здесь был открыт термальный источник. Монахи лечили больных, опуская их в корзине на дно ущелья. Позднее, уже в девятнадцатом веке, целебные воды были отведены по трубам в соседний Рагац. Так возник знаменитый курорт Пфеферс-Рагац. Примерно в то же время аббатство было секуляризовано. В его зданиях устроили кантональный приют для сумасшедших. Сейчас это психиатрическая клиника на полторы сотни коек. Медицинский и технический персонал насчитывает более двухсот человек. Пейзаж в долине как будто специально создан для лечения психических расстройств – горные вершины, покрытые снегом, зеленые склоны, луга, цветы, извилистая река – все это создает разнообразный и вместе с тем гармоничный ландшафт. Здоровый человек чувствует себя здесь в гармонии с миром, а у больного появляется шанс вновь обрести гармонию с самим собой.
Меня направили на стажировку в Пфеферс сразу после того, как я получил сертификат. Стажировка в такой клинике – мечта любого начинающего врача. Мне повезло. Дело было, конечно, не только в удаче. Когда речь пойдет об этом периоде моей жизни, я объясню все в подробностях.
До того, как попасть в Пфеферс, я окончил Медицинскую академию (с дипломом хирурга) и год провел в интернатуре (сертификат психиатра). Я решил переквалифицироваться в психиатры после того, как мой друг, с которым я учился в академии, сошел с ума. Вообще-то меня интересовали не столько фармакологические, сколько психотерапевтические методы лечения. Поэтому позднее я получил еще и сертификат психотерапевта.
В Пфеферсе я (с одобрения главврача) использовал собственную методику для лечения. Может показаться странным, каким образом начинающему, неопытному специалисту удалось разработать новый метод, и почему он так легко получил разрешение этот метод испробовать. Действительно, странно, лучше сказать – не совсем обычно. Не буду задерживаться на объяснении. Тем более, что во всей этой истории много странного и необъяснимого. Что-то я попытаюсь объяснить, а что-то останется без объяснений.
С этого все и началось. Лечение оказалось безрезультатным. Состояние пациента не улучшилось, а вот мое – изменилось. Я впал в депрессию. Мне стало казаться, что я такой же сумасшедший, как и обитатели этих палат. Я потерял чувство идентичности. Мое «я» двоилось, троилось. И я начал эти заметки, чтобы разобраться с самим собой.
фр.3
Первый поцелуй, который я помню, был поцелуем Смерти. Не знаю, может быть, кто-то меня целовал и раньше. Но до этого момента у меня не было своего «я». Ни памяти, ни сознания. Я ничего не сознавал. А потом вдруг увидел себя в огромном сумрачном зале. Это была комната детского дома. Мне было тогда около года. Говорят, такие ранние воспоминания не сохраняются. Но я отчетливо помню это ощущение: огромный зал, темнота, одиночество и беспомощность. Если бы меня первой поцеловала Жизнь, я очнулся бы в залитой светом комнате, на коленях у матери. Но я лежал в кроватке. Рядом были другие кровати. В них тоже лежали дети. Где-то далеко-далеко горел свет – лампа на столе у дежурной. За столом никого не было. Я не понимал, конечно, что это стол для ночной няни, что она просто вышла. Я вообще не понимал, для чего предназначено это место, и почему я здесь. Но я чувствовал, что брошен, отдан во власть чего-то ужасного. Я говорю сейчас: это был поцелуй Смерти. Тогда я, конечно, не знал таких слов. Но если бы я умел говорить по-взрослому, я бы так и сказал. Не знаю, закричал ли я. Может быть, я заплакал. Прибежала, наверное, нянечка и начала меня успокаивать. А может быть, я лежал молча в темноте, широко открыв глаза, вглядываясь в потолок. Все, что я запомнил – это ночь и чувство страха. Я думаю, мне тогда было около года, потому что когда мне исполнился год, меня взяли к себе приемные родители.
Это мое воспоминание на удивление сходно с тем, что рассказывал о себе N. Для удобства я буду так называть пациента, которым занимался в клинике Пфеферса. Он уверял, что рос в детском доме, что его поместили туда с самого рождения, потому что родители его умерли. Он рассказывал, что его усыновили, когда ему исполнился год, а потом по какой-то причине снова вернули в детский дом. Я был знаком с его биографией и знал, что в этом рассказе правда, а что – нет. Правды было совсем немного. N выдумал себе другую жизнь, считал себя не тем, кем он был на самом деле, – в этом и состояло его помешательство. Мне казалось, что, используя свой новый метод лечения, я заставляю его вспомнить, кто он такой и что он сделал. Но мои усилия ни к чему не привели. Единственным результатом наших сеансов было то, что я задумался о себе самом: все ли я знаю о себе, знаю ли я, кто я на самом деле.
фр.4
Когда мне исполнился год, меня усыновила бездетная пара – как, по рассказам N, это случилось и с ним. Приемный отец был дантистом, а мать имела некоторое отношение к искусству. Не знаю точно, чем она занималась. Может быть, она была артдилером, искусствоведом, музейным работником. Состоятельная семья. В кабинете отца под стеклянным колпаком хранился настоящий череп; подставка для мобильника была сделана в виде человеческих челюстей. У матери тоже была своя комната, и там я видел много красивых вещиц: картины, статуэтки, вазы, безделушки. Жилось мне в этой семье неплохо. Точнее, жилось мне с ними хорошо. Меня любили и баловали как родного.
А потом случилась катастрофа: машина, на которой отец и мать возвращались из пригорода после вечеринки на повороте вылетела с дороги и врезалась в дерево. Отец погиб на месте. Мать умерла в больнице. Не знаю, были у них какие-то родственники или нет, но никто не захотел заботиться обо мне. Так я снова оказался в детском доме, но не в том, из которого меня взяли, а в другом.
Я стараюсь придерживаться хронологии. Но пока записываешь одно, вспоминается другое, вспоминается то и это. И кажется, что именно в том, что вспомнилось, – самое важное, что именно тут-то и кроется разгадка. Поэтому я завел новую папку – для отрывочных заметок. Здесь же я постараюсь вести рассказ связно и последовательно. Нужно подробно изложить события своей жизни, чтобы потом взглянуть на них как бы со стороны.
фр.5
Биологических родителей я не знаю. Меня подбросили в бэби-бокс Детской клинической университетской больницы в первый же день, как он открылся. Специальный такой кювет для подкидышей. Журналисты поэтично называют бэби-бокс «окном в жизнь». Получается, что новорожденные приходят в этот мир через дверь, – поэтический эвфемизм для просвета в малом женском тазе, – а меня подбросили через окно. Точнее, сначала вытолкнули за дверь, а потом еще и выбросили в окно. Неудивительно, что мои отношения с жизнью не сложились. Я говорю об этом иронически, но вы должно понимать, что кроется за этой иронией.
Не помню, как мне пришла в голову мысль стать хирургом. В детском доме я навидался всякого. Чего там только не проделывали с животными, птицами и насекомыми – если какую-то живность удавалось поймать. Сострадал ли я этим тварям? Не знаю. Если и да, то со временем разучился. Я перестал чувствовать чужую боль – как это и требуется для хирурга. Я стал относится к живым телам, как к машинам. Хирург – тот же механик. Только он имеет дело с живыми тканями и костями, а не с железками. Но по сути занимаются они одним и тем же – режут, сваривают, откручивают, подкручивают. Позднее, в академии, мне говорили, что у меня талант, что я прирожденный хирург. И я этим гордился.
фр.6
Некоторые хирурги, сохраняя спокойствие при виде крови, хладнокровно разрезая трупы и живую плоть, боятся темноты, одиночества. Я из их числа. Мне приходится оставлять на ночь свет, и я часто засыпаю под включенный телевизор. Чтобы преодолеть этот страх, я (когда учился в академии) поспорил со своими сокурсниками, что проведу ночь в анатомичке. Чтобы настроить меня на нужный лад, кто-то дал мне прочесть харьковские воспоминания Ф. Кони – о том, как он остался наедине с трупом в запертой комнате, и как он ждал в анатомическом театре возвращения коллеги, ушедшего за отрезанной головой. Эти воспоминания, конечно, не прибавили мне храбрости. Но испытание не состоялось – служащий заметил и выдворил меня из анатомички. А может быть, я сам постарался попасться ему на глаза. Нетрудно было бы, конечно, его подкупить. Но я решил, что с меня хватит, и угостил всю компанию виски, как было уговорено в случае, если я проиграю спор.
фр.7
Может возникнуть вопрос: если предполагалось испытание одиночеством и темнотой, то почему бы не использовать для этой цели какой-нибудь погреб, кладовку, жилую комнату? Зачем было приплетать сюда мертвецов? Эта идея исходила не от меня. Обычное развлечение медиков – кто всех смелее. Поэтому изначально была выбрана анатомичка. Мертвецы меня не пугали, но я хотел попробовать – вдруг это испытание излечит меня от страха перед темнотой? Мои сокурсники знали, что трупы мне нипочем. Но они не догадывались о других моих страхах. В общежитии я занимал комнату вместе с одним студентом. Когда он ночевал у себя, то есть у нас, мне не нужно было оставлять свет. А когда он проводил ночь где-то в другом месте, я включал настольную лампу. Никто об этом не знал. В такие ночи я часто вообще не мог заснуть. Но и это было моим секретом. А что касается мертвецов, то, восхищаясь моим самообладанием, сокурсники хотели подвергнуть меня «решительному испытанию». Так и получилось, что я попробовал спрятаться в анатомичке незадолго до закрытия, но был обнаружен работником, не поленившимся в конце дня тщательно проверить все помещение. Любопытно, что с тех пор моя боязнь темноты и одиночества пошла на убыль. Сейчас я не страшусь ни того, ни другого. Сплю один в предоставленной мне комнате. И, бывает, гуляю по окрестностям в самые темные ночи.
фр.8
Признаюсь, несмотря на медицинское образование и познания в анатомии, я не умею заниматься любовью. Не умею быть нежным. А это в таких делах самое важное – с точки зрения женщины. Быть нежным – значит чувствовать себя наполовину младенцем, льнущим к женскому телу. Гладить, медленно, не торопясь, целовать, сосать, облизывать. Как будто тебе больше ничего и не нужно. Да и потом тоже спешить нельзя. Ну, это-то я умею. А вот так потеряться в женском теле, раствориться в этом сладком томлении, нет, это у меня не получается. И женщины это чувствуют. Поначалу терпят, надеясь, что со временем я раскрепощусь, размякну, стану другим. Но когда ожидание затягивается, а никаких изменений не происходит, они меня бросают. Раньше я винил в этом своих подружек. Они уходили без объяснений. Но одна выложила все как есть. И я ей благодарен. Теперь я знаю себя лучше. И уже не пытаюсь притворяться. Я могу влюбиться, но на нежность не способен. Дело не в профессии, наверное, а в характере. Конечно, мне попадались и такие, которые могли обходиться без этих нежностей. Лишь бы быть вместе. Но я сам с такими долго не выдерживал. Может быть, я вообще не могу иметь с кем-то прочные отношения. Что-то во мне противится такому постоянству.
В клинике я в первый же день познакомился с девушкой из отдела кадров, вернее, отдела по управлению персоналом. Она была местная, то есть из кантона Санкт-Галлен. Мы несколько раз поужинали в ресторане, прогулялись по окрестностям. А потом началась наша любовь. И длилась она недели три, не больше. После чего Кати сказала, что не хочет со мной встречаться. Я этого ожидал. Но все равно огорчился.
фр.9
У пациента, с которым я занимался, случались вспышки ярости. Поэтому во время наших бесед его приковывали к стулу наручниками. За дверью дежурил санитар. Поначалу все шло хорошо. И мне казалось, что мой метод сработает. Я уже предвкушал выступления на конференциях, статьи; может быть, даже книгу. Но потом все изменилось. Пациент впал в буйное помешательство. Виноват в этом, конечно, был я. До того, как я попытался его лечить, он вел себя тихо и мирно. Припадки ярости были редкими. А теперь с ним просто невозможно было говорить. Увидев меня, он превращался в настоящего зверя. Поскольку я проводил сеансы с одобрения заведующего, то большого скандала из этого не получилось. Но мне пришлось отказаться от попыток протестировать свой метод. Я должен был заниматься другими больными, ограничиваясь при этом стандартными процедурами.
фр.10
После того, как моя попытка испробовать новый метод лечения закончилась неудачей, я потерял интерес к психотерапии. Вероятно, я был плохим психотерапевтом. Моей целью было сделать себе имя. Пациенты сами по себе значили для меня очень мало. Я не испытывал к ним сочувствия. Мое пребывание в Санкт-Галлене потеряло смысл. Может быть, я сдался слишком быстро. Не вышло с одним – ничего, может быть, выйдет с другим. И в другом месте. Так, наверное, рассуждал бы человек более уверенный в себе. Но я сразу решил, что моя идея никуда не годится. И я не верил, что мне удастся еще раз придумать что-то оригинальное. Это была катастрофа. Раньше я словно лез на высокую гору. А тут вдруг увидел себя на равнине. Можно идти в любую сторону – результат будет одинаков. Лечить больных (но не вылечивать), праздничные вечера с коллегами, прибавки к жалованию. Открыть частную практику. До старости выплачивать кредит за купленный особняк. Все было предсказуемо. И потому казалось невыносимым. Но главное – то сомнение в самом себе, которое не было связано с профессией. Сеансы с пациентом повлияли и на меня. В моем «я» появилась трещина. И через нее «с той стороны» стало протискиваться что-то странное, невообразимое.
фр.11
Я мог бы остаться в Пфеферсе еще на неопределенное время, но предпочел вернуться в Ригу. Кажется, я до сих пор не объяснил, как мне удалось получить место в клинике Пфеферса. Вообще-то, я и сам уже не припомню деталей. Жизнь в Швейцарии кажется мне сейчас каким-то сном. Уже несколько лет я – частнопрактикующий врач в Риге. Я говорю на русском, латышском, английском, немецком и голландском языках. Занимаюсь психоанализом и психотерапией. Сертификат психоаналитика я получил в Амстердаме, после четырех лет обучения в Психоаналитическом институте имени Хан Гроен-Праккен. Однако никаких документов, подтверждающих мою работу в швейцарской клинике у меня нет. Не представляю, где они могли затеряться. Архив у меня большой, но я держу его в полном порядке. Всегда могу найти нужные мне бумаги и файлы. В паспорте тоже нет отметок о моем посещении Швейцарии. Очень странно. Я хорошо помню полтора года, проведенные в клинике Пфеферса, и мои занятия с пациентами. Но кроме этих воспоминаний, у меня от пребывания в Швейцарии не осталось ничего. Даже фотографий. Иногда мне хочется позвонить в клинику заведующему или в отдел по управлению персоналом. Но у меня не хватает духу. Как будто я боюсь узнать неприятную правду. Какую? За последний год я вообще стал тревожным и мнительным. Не могу уснуть в темноте. Коллега предложил мне пройти курс анализа. Как профессионал я знаю, что это необходимо. Но еще не решился.
фр.12
Мой приемный кабинет недалеко от центра, и я могу за пятнадцать минут быстрым шагом дойти до гостиницы «Латвия». Теперь это Radisson Blu Latvija Hotel, а еще недавно над входом висели слова: Reval Hotel Latvija. Все меняется очень быстро: деловые союзы распадаются и создаются новые. В сфере гостиничного бизнеса эстонцы уступают место американцам. Но на рынке недвижимости по-прежнему доминируют норвежцы.
Иногда я думаю, как это здорово – быть деловым человеком, каким-нибудь трейдером, девелопером, брокером. Следить за изменениями цен, курса, спроса. Пытаться извлечь из всего этого выгоду. Хитроумная игра. Не менее сложная, чем игра с человеческой психикой.
Занятно представлять себя бизнесменом. Или топ-менеджером какой-нибудь крупной торговой или гостиничной сети. Думать об этом удобнее всего на крыше «Галереи Рига». Здесь – открытое кафе, откуда виден весь город. У меня не так много пациентов, чтобы я мог ходить сюда каждый день. Да и сидеть на террасе приятно только в хорошую погоду. И вот, когда выпадает ясный денек, я прихожу сюда, заказываю коньяк и представляю себя банкиром, девелопером, брокером, дилером или кем-то еще, в общем, специалистом в области, очень далекой от проблем бессознательного.
Психологические факторы, конечно, сейчас учитывают и в деловых сферах. Но исследовать психику ради прибыли – совсем не то, что заниматься психоанализом, выслушивать истории, которые рассказывают пациенты, люди, попавшие в ловушку своего бессознательного. И пытаться помочь им. Трудное занятие. И опасное. Нужно быть очень сострадательным, чтобы выбрать работу психоаналитика. Я уже не помню, не понимаю, почему выбрал именно эту профессию. По правде, я вообще перестал понимать себя.
фр.13
Что-то происходит по ночам. Голоса, шорохи, стук, шаги, вздохи. И еще звуки. Будто что-то разбивается, раскалывается, рвется. И другие, непонятные. И все это в темноте. Нет, на свету. На ярком свету. Все залито светом. Будто в горах. Сияет солнце. Блестят снега. Жара и холод. Так много необъяснимого. Звуки. Образы. Никакой свет не сделает их отчетливее. Они будто тают на свету. Им нужна темнота. Как они уродливы. Что-то в них нечеловеческое. Потерявшее человечность. Нечеловеческое с виду. Каковы же они внутри. И другие, с виду человеческие. Но внутри иные. Ничто не совпадает с самим собой. Ни в чем нет подлинности, единства. Но огонь пожирает все. В огне все соединяется. Делается подлинным, настоящим.
фр.14
Когда внутри растет тревога, непонятная, необъяснимая, а на сеансы анализа я пока не решился, не знаю, почему, как будто опасаюсь его возможных результатов, как будто хочу справиться с этой тревогой сам, не открываясь кому-то другому, самые лучшие способы отвлечения – это действия, которые можно повторять и повторять, пока не почувствуешь изнеможение, пока у тебя не отвалятся руки, ноги или голова, например, решение кроссвордов и судоку, игра в карты, шахматы, бильярд, боулинг, бег на месте, стрельба по движущимся и неподвижным мишеням, занятия с боксерской грушей. Выбор по правде, не так уж велик; к тому же боулинг лучше исключить, чтобы не возникли проблемы со спиной, и боксерскую грушу тоже. Вот почему уже несколько недель я провожу вечера за карточным столом. Преферанс – именно то, что нужно. Если компания знакомая, можно и поболтать. Рассказать анекдоты. Проигрывать неприятно, – а я часто заканчиваю в проигрыше, – но досада на неудачу в игре лучше, гораздо лучше, чем эта растущая тревога. Наутро от такой досады остается лишь легкий след.
фр.15
Дома вспыхивают и превращаются в костры. Ружья, которыми увешаны стены, стреляют. Лезвие ножа разрезает подушку. Это все последствия моих швейцарских сеансов, попыток вылечить того сумасшедшего, вернуть его к самому себе. Я продвинулся далеко. Я уже представлял, что привело его к этому срыву. Обвалу. Извержению. Еще немного, и я заставил бы его признать все, что он натворил. Но тут что-то в нем взорвалось. Он окончательно помешался. Полная катастрофа. Никаких надежд на продолжение терапии. И я теперь прохожу оставшийся участок пути за него. Меня мучает эта незавершенность. Дорогу нужно пройти. И я разделяюсь на пациента и врача. Два путника, бредущие по сельской дороге. К остаткам дома. Руинам памяти. Пепелищу.
фр.16
Представь, что ты оказался в автобусе, полном уродцев. Какое-то передвижное шоу. Цирк монстров. Даже водитель – и тот уродец. А тебе всего десять лет. И ты не знаешь, как здесь оказался. Почему ты здесь. Ты же, вроде, нормальный. Не участник этого шоу. Не работник цирка. Мир поворачивается к тебе чудовищной стороной. Двуликий Янус. Одно лицо – нормальное, даже привлекательное. Гармоничные черты. Естественная мимика. Но вот – медленный поворот. И ты видишь другое лицо. Как в финале первого фильма «поттерианы». Профессор Квирелл – Волан де Морт. А у тебя, конечно, нет волшебного камня. И мужества, чтобы противостоять страху.
А теперь представь, что эти уродцы вдобавок и сумасшедшие. Недоумки, дебилы, психопаты, шизофреники, параноики. Как ты себя почувствуешь? И что ты сделаешь, если у тебя будет оружие, например, острый кухонный нож? Твои соседи не агрессивны. Но они тебе отвратительны. И ты идешь от сиденья к сиденью и перерезаешь им глотки. Никто не сопротивляется. Они слишком тупы, слишком помешаны, чтобы испугаться. Последним ты приканчиваешь водителя. Автобус, потеряв управление, сбивает ограждения и падает в пропасть. Еще не докатившись до дна ущелья, машина вспыхивает. Взрывается.
Но тебе чудом удается выжить. Наверное, тебя выбросило из автобуса в начале падения. Никто не знает о твоем преступлении. Все списано на огонь. Ты и сам не помнишь о том, что сделал. Ты считаешь себя пассажиром, которому повезло больше других. Единственный уцелевший. Амнезия переходит в помешательство. Ты лишаешься ума. И попадаешь в психиатрическую лечебницу. Кто-то, может быть, швейцарские налогоплательщики, оплачивает твое лечение. Но зачем тебе выздоравливать? Чтобы ясно вспомнить произошедшее? Ты в этом не заинтересован. И делаешь все, чтобы курс лечения закончился неудачей.
фр.17
Еще одно хорошее отвлечение – охота в духе русских писателей: покупаешь лицензию, ружье и бродишь по лесам, разглядывая деревья, слушая птиц, ожидая, когда выскочит заяц. Ружье, конечно, висит за плечами. И остается без применения до конца охоты. В ягдташ набиваешь травы, чтобы встретившиеся на обратном пути думали, будто охота была удачной. Неплохо сочинять во время прогулки стихи или рассказы. Но это дается не каждому. Тебе этого не дано. Ты убил свою фантазию в детстве, если она у тебя была, может быть, в юности, когда учился на хирурга. Медику фантазия не нужна. Он должен смотреть в лицо фактам. Смотреть им в рот, и слушать, что они скажут. Только так он сумеет поставить верный диагноз. Не доверяйте тем врачам, которые пишут стихи. И бегите подальше от тех, кто пишет романы.
Купив лицензию и оружие, можно заняться практической стрельбой. Тренировки могут вам так понравиться, что вы забудете об охоте. Две тренировки в неделю по 200 патронов – недешевое удовольствие. Зато утомляет прилично – ровно настолько, чтобы забыть о бессоннице. При этом, конечно, остальные дни следует посвящать домашнему холощению – отрабатывать зарядку, стойку, вскидку, выключение предохранителя и, самое основное, обработку спуска. Примерно десять заходов по десять вскидок-спусков в течении 10-15 минут – это вымотает больше, чем часовая тренировка с боевыми патронами.
Патроны для дробовика стоят от 13 рублей, то есть от 40 центов, или 30 сантимов. 13 х 200 х 8 = 2600 х 8 = 20800 рублей в месяц. Тренировки в пулевой стрельбе обойдутся вам в пять или даже в пятнадцать раз дороже. Здесь еще не учтена плата за посещение полигона.
фр.18
Я вдруг понял, что в детстве был ребенком «с фантазиями». Неожиданные воспоминания. Мне казалось, что я всегда был таким, как сейчас. Вернее таким, каким был до поездки в Швейцарию. Но нет, в детстве я был совсем другим. У моей кровати висел небольшой ковер. На нем были вытканы горы. Вернее, одна гора. Пара невысоких холмов составляли, по-видимому, предгорье. Это была какая-то неправильная гора – у нее не было вершины. Я тогда думал, что все горы заканчиваются пиками. А у этой вершина была плоской. Называлась гора «Килиманджаро». Так мне говорили. Мне говорили, что это настоящая, реальная гора, и находится она в Африке. Но я как-то не особенно в это верил. Я не мог понять, почему, если это африканская гора, ее вершина вся в снегу. Что-то здесь было не так. Не помню, чтобы я спрашивал об этом родителей или кого-то еще. И не могу вспомнить, с кем я тогда жил, в чьем доме.
Само название горы, Килиманджаро, мне не нравилось. В нем тоже слышалась «жара». Звучание слова не совпадало с изображением. К снежной вершине подходили другие слова: «Альпы» и «Швейцария». Откуда-то я узнал, что есть такая страна и такие горы, покрытые снегами. Там катались лыжники. Слова «Альпы» и «Швейцария» мне нравились больше. Их звучание очень хорошо подходило к «холоду» и «снегу». Возможно, я путал Швейцарию со Шпицбергеном. Но я твердо решил, что гора, возле которой я спал, находится не в Африке, а в Швейцарии. У меня была своя правда, а у взрослых – своя. Хотя я, конечно, правдой ее не считал. Взрослые ошибались. Может быть, даже лгали.
Пример с горой не так уж и показателен. Ведь здесь дело не в фантазии, не в вымысле, а в обычной ассоциации разнородных представлений. Детям такое свойственно. Но я еще придумывал и множество историй. Уже тогда я засыпал с трудом и перед сном пускался в фантазии. Я фантазировал именно для того, чтобы заснуть. Представлял, как путешествую по Швейцарии, поднимаюсь на альпийские горы, вхожу в таинственные пещеры. Мне нравились изображения больших пещер – с озерами, реками, сталактитами. Поэтому, может быть, я позднее сделал все возможное, чтобы попасть в Швейцарию. Она представлялась мне страной чудес.
фр.19
Было у меня еще одно увлечение – компьютерные игры. «Пустынные крысы» против корпуса «Африка». Солдаты Анархии. Жанна Д’Арк. Казаки. Старые игрушки. К новым я так и не привык – слишком много наворотов. Особенно мне нравилась «Жанна». Прекрасная амазонка бегала по прекрасной стране и рубила мечом своих врагов. Все поединки заканчивались ее победой. Нужно было лишь непрерывно жать на левую кнопку мышки. Под градом ударов враг ослабевал, но не отступал, предпочитая пасть от меча прекрасной воительницы. Во время боя Жанна успевала перекусить булочками, появлявшимися в воздухе из ниоткуда. Чтобы съесть булочку, нужно было устремиться к ней и пробежать сквозь нее.
Последние миссии были самыми трудными. Жанна с союзниками дралась против огромной армии. Несколько раз я терпел поражение. Но потом догадался, что Жанна может справиться с армией в одиночку. Она сражалась на большом поле, брала приступом город. Сколько нужно времени, чтобы уничтожить сотни врагов? Чем больше, тем лучше. Все завершалось благополучно. Чувство триумфа приглушало тревогу. Засыпая, я все еще видел зеленые холмы и долины Франции. Там всегда была хорошая погода. Такая же, как стоит сейчас. Редкость для прибалтийского лета.
фр.20
Я пробовал играть и в более крутые игры: Left 4 Dead, Madworld, Fallout. Примерно месяц я играл в Jeriho, выбирая своим героем Фрэнка Дельгадо. Мне нравился его пулемет Гатлинга, и то, что на правой руке у него жил огненный демон. Главным врагом Фрэнка и всей команды Jeriho был Перворожденный – неудачное творение Бога. Перворожденный походил на лысого негритенка. Он говорил разными голосами: мужскими, женскими, детскими. В нем как будто обитало множество неудавшихся созданий. Его следовало убить.
Другая игра, которой я увлекался, называлась Manhunt, или «Охота на людей». По сюжету, герой попадает во власть Режиссера, снимающего снафф-фильмы. Ему приходится принять участие в съемках кровавых сцен. Он может убивать жертвы с разной степенью жестокости, постепенно повышая свой рейтинг жестокости. Его жертвы – уличные бандиты, сумасшедшие, полицейские или подручные Режиссера. Прототипом Режиссера был, кажется, реальный маньяк по фамилии Старквезер. При удачном прохождении миссий в конце игры герой убивает Режиссера, разрезая его бензопилой.
Была еще одна игра, сюжет которой начинался с прибытия героини в Швейцарию. Она должна была разыскать какого-то сумасшедшего гения-изобретателя. Парень получил в детстве травму головы, и это сделало его одновременно и безумным, и гениальным. Я не прошел и половины сюжета – мне не нравилось отождествлять себя с женщиной, пусть и симпатичной, как Кейт Уолкер.
В эти игры я играл еще до того, как уехал в Швейцарию. А сейчас мне трудно даже вспоминать о них. Вернувшись, я какое-то время вообще не прикасался к PlayStation. Но постепенно нашел несколько старых спокойных игр.
фр.21
Я постепенно перестаю отличать реальность от фантазий, вымысла. Вернее, так: вспоминая прошлое, я уже не могу быть уверенным, где – правда, а где – выдумка, обман, которой я обманываю самого себя. Какие-то куски прошлого бесследно исчезают из памяти. А потом возникают вновь. Но с привкусом чего-то нереального. Как будто их подменили. Мое прошлое теперь состоит из воспоминаний, в которых я уверен, воспоминаний, в которых я не уверен, ложных воспоминаний, то есть таких, которым я больше не доверяю, чем доверяю, и наконец из отсутствия воспоминаний. Их много – лет, о которых я ничего не помню.
фр.22
Будто я плаваю в океане между айсбергами. И вода где-то теплее, где-то холоднее. А есть еще острова. Маленькие и большие. Некоторые такие большие, что на них могут уместиться горы.
фр.23
Вот один из айсбергов. Или островов. Хотя это может быть просто отражение в воде. Сон. Но кто знает. Мне лет шесть. Я гуляю с родителями по лесу. У меня есть родители. Почему-то оба они во всем белом. На матери белая шляпка. Мы разводим костер. Мне очень нравится смотреть на костер. Родители куда-то уходят, оставив меня «стеречь огонь». Поначалу огонь меня слушается. Но потом начинает безобразничать: пускает языки во все стороны. Искры летят к верхушкам деревьев. Костер разгорается. Я не могу его остановить. В страхе я убегаю, не оглядываясь. И только выбежав из леса, понимаю, что родители остались там, позади, что они окружены огнем.
фр.24
Возможно, там, в Пфеферсе, я выбрал не того пациента. Нужно было начать со случая попроще. Но мне казалось, что это как раз подходящий случай. Больной (я буду называть его Б) попал в Пфеферс из психиатрической больницы в России. Родным его языком, так же, как и у меня, был русский. Но он превосходно знал и немецкий. С персоналом клиники он общался на немецком. Я проводил с ним сеансы на русском. Он был весьма образованным человеком. Формально его образование составляли восемь классов школы. Но он много лет занимался самообразованием. И с большим успехом. С ним можно было говорить обо всем. Он разбирался в древней истории, астрономии, поэзии, музыке и даже в текущей политике – насколько в ней можно разбираться, следя за теленовостями и регулярно просматривая газеты на четырех языках.
фр. 25
Мой пациент во многом походил на фрейдовского Человека-Волка. Он тоже был из России. Такой же начитанный, владеющий несколькими языками. Как и Человеку-Волку, ему снились кошмарные сны о животных. Чаще всего в этих снах за ним гнался кентавр. Преследователь, в отличие от мифологического кентавра, был двухголовым: вместо хвоста у него была еще одна голова и, скорее, бычья, чем лошадиная. Кентавр бежал иногда человеческой головой вперед, а иногда – бычьей. У преследуемого, как это обычно бывает в кошмарах, вдруг отнимались ноги. Кентавр подбегал. Но когда он был уже совсем рядом, Б просыпался.
фр.26
На лужайке валяется кошка. Жарко. Кошка растягивается – так, что видно ее брюхо. Блохи ее сегодня не донимают. Лежит в тени. Иногда переворачивается. Иногда поднимает голову и смотрит. Не меняет положения, если кто-то проходит рядом.
Быть такой кошкой. Чувствовать себя в безопасности. Подставлять жизни брюхо.
фр.27
В возрасте одиннадцати с чем-то лет Б впервые разлучился с родителями.
Родители хотели совершить круиз, чтобы отметить десятую годовщину свадьбы. Ребенка на это время отдали в семью двоюродной сестры матери.
Семья жила на хуторе. Большой двухэтажный дом. Хозяйственные постройки. Живность. Река. Леса.
Семья состояла из двоюродной тети Б., ее мужа, ее матери, дочки на несколько лет старше Б и слабоумного сына, которому недавно исполнилось девятнадцать.
фр.28
Проезжая по Вантовому мосту из Задвинья в центр и обратно, я часто вижу у причала паром компании «Таллинк». Корабль ходит до Стокгольма и обратно. Я был несколько раз в Стокгольме. Старые здания показались мне массивнее и чопорнее, чем в Риге. Зато народ там более пестрый – больше туристов.
Морской болезнью я не страдал. Но вид моря меня не радовал. Я прикидывал, далеко ли в стороне от нашего маршрута лежат останки «Эстонии»? Или мы проплываем прямо над ними?
Примерно так же я чувствую себя в самолетах.
А ведь некоторые смельчаки побывали в космосе, выходили из корабля, привязанные легким тросом, и парили над Землей… посреди бескрайней черной Вселенной.
А кто-то недавно прыгнул с парашютом из стратосферы.
фр.29
Я все чаще встречаюсь с К. Мой коллега. Нельзя сказать, что друг, но хороший знакомый. Тоже холостяк. И работает недалеко от центра. Поэтому нам легко договориться о встрече. Обычно он заканчивает позже меня. Бывает, час-другой я провожу у себя в кабинете, дожидаясь, когда он освободится. Иногда выхожу и прогуливаюсь. Тихие улочки можно найти и в час пик. Хотя толпа меня не раздражает. Мы знаем несколько уютных местечек, где можно посидеть и поговорить. Он рассказывает мне о своих пациентах, а я ему о своих. Но в детали мы не входим. И не спрашиваем друг у друга совета. После рабочего дня хочется отвлечься. Поговорив коротко о работе, переходим на что-то другое. У нас есть общие интересы. Иногда мы ходим вместе на джазовые вечера или на концерты приезжих знаменитостей.
Сегодня К. рассказывал о новом пациенте с неврозом навязчивости. Ему часто хочется сложить пальцы в «подзорную трубу» и «рассмотреть мир поближе». Он так и делает, независимо от того, где и с кем находится. Привычка заметная и создает ему большие проблемы.
фр.30
Сегодня на крыше «Галереи Рига» я познакомился с очаровательной девушкой. Она обслуживала мой столик. Она японка и зовут ее Акико.
Кажется, так звали жену Леннона. Или жену Бротигана.
Среди официанток часто встречаются очаровательные. И наоборот: среди очаровательных японок изредка встречаются официантки.
фр.31
Акико перебралась ко мне. У меня просторный дом. Слишком большой для одного человека. Он велик и для двоих. У каждого из нас своя спальня на втором этаже. Кроме этой спальни есть еще одна, где стоит двуспальная кровать. Там мы встречаемся, когда хотим провести ночь вместе. Акико не против, чтобы мы там спали каждую ночь. Но мне нравится спать одному. Когда-то я боялся оставаться в темноте один. А теперь не боюсь.
Эта перемена в моей жизни почему-то тревожит К. Он говорит, что я ничего не знаю об Акико. Действительно, я о ней почти ничего не знаю. И не расспрашиваю ее о прошлом. Мне так удобнее. К. говорит, что она может меня обокрасть. Но красть у меня, в общем-то, нечего. Больших сумм я дома не храню. Драгоценностей у меня нет. Главное мое сокровище – это коллекция холодного оружия: декоративные мечи, сабли, кинжалы, развешенные на стене в гостиной. Все они не заточенные. Конечно, при желании, ими можно нанести серьезную рану. Но у кого возникнет такое желание? Акико, хотя и приехала из страны самураев, не любит эти игрушки. Есть у меня и несколько сувенирных пистолетов. Они тоже висят на стене. И тоже не вызывают у Акико интереса.
фр.32
Самая лучшая любовь – это любовь с черноволосой японкой, которую зовут Акико – так же, как вторую жену Бротигана, – у нее голубые глаза, вкусные губы, и ты не знаешь о ней ничего, кроме того, что она из Токио, ей двадцать лет, и ей нравится заниматься с тобой любовью.
фр.33
Стоит чудесный июль, и мы часто гуляем с Акико вдоль городского канала. На днях в Риге проходила регата Tall Ships Races, и мы с ней выстояли час, чтобы попасть на «Крузенштерн». Я предложил Акико захватить корабль и уплыть на нем в Японию. Но эта оригинальная идея не вызвала у нее энтузиазма. Он неохотно рассказывает о своей родине. Да я и не настаиваю – ее прошлое меня не интересует.
фр.34
Акико многое изменила в моей жизни. Не годится жить одному. В одиночестве развиваются всякие фобии, усиливается тревожность. Мне повезло, что я встретился с такой девушкой. Японок в Риге не так уж много. И какое удивительное совпадение, что я в тот день выбрал именно тот столик, который обслуживала она! Если бы не эта случайность, вряд ли бы я с ней познакомился. Возможно, она привлекла бы мое внимание. Но заговорить с ней было бы гораздо труднее.
Теперь я реже встречаюсь с К. И ему это не нравится. Он по-прежнему считает, что я ошибся, связавшись с Акико, и напрасно пригласил ее к себе. Такое случается между двумя подругами, когда одна наконец выходит замуж. Другая начинает ревновать. Я так и сказал К. Но он только покачал головой. Он не может назвать никакой определенной причины, почему я должен опасаться Акико. Она милая девушка. А он – неудачливый психотерапевт.
фр.35
Иногда я просыпаюсь среди ночи в испуге: мне кажется, что Акико исчезла. Если мы в эту ночь спим врозь, и я просыпаюсь в своей спальне, то встаю и иду к ней, чтобы посмотреть, здесь ли она. Убедившись, что здесь, возвращаюсь.
Если мы в такую ночь спим вместе, то я просыпаюсь в нашей общей спальне, и если лежу лицом к стене, то поворачиваюсь, чтобы убедиться, что она здесь. Убедившись, что здесь, я снова поворачиваюсь и засыпаю.
фр.36
Акико встает раньше и заваривает утренний кофе. Еще она мажет булочки джемом. У нее это здорово получается. А вот готовить по-настоящему она не любит. Поэтому обедаем и ужинаем мы чем попало. Иногда ходим в кафе. Иногда я сам что-то стряпаю. Но моих способностей и терпения хватает только на то, чтобы разогреть какую-то замороженную еду. Акико не возражает. Она готова есть что угодно. А бывает, целыми днями ничего не ест.
фр.37
Это был шок – не только разлучиться надолго с родителями, но и попасть в дом к чужим людям. Особенно «чужим» был тот слабоумный паренек. Я не видел его фотографий и не знаю, имелись ли такие фото. По рассказам Б, слабоумие его не просто было «написано на лице» – лицо было страшным. Действительно ли оно было деформированным больше, чем бывает в таких случаях, или эта характеристика лишь выражала страх Б перед непонятным ему психическим явлением, – выяснить я не мог.
Таким было то лето для Б – в отдалении от родителей, в окружении чужих, грубых людей, в близком соседстве с дурачком, слабоумным страшилой. Уменьшительное здесь не очень-то подходит. По словам Б, парень был высоким, широким в плечах. И производил на него впечатление чего-то огромного и звериного.
фр.38
На день рождения Акико подарила мне короткий самурайский меч, танто, – в красивых, золотистого цвета ножнах и с такой же золотистой рукояткой. По ее словам, это была фамильная реликвия. Никому из ее предков не пришлось делать себе харакири, сказала она со вздохом – то ли сожаления, то ли удовлетворения. А теперь в ее роду не осталось мужчин. Поэтому она дарит этот меч мне.
«Замечательный подарок. Лучше ты не могла придумать», – сказал я. И поцеловал – сначала клинок, а потом Акико.
фр.39
Иногда мы с Акико устраиваем военные игры – поединки на мечах или саблях. Она очень ловкая. И, похоже, училась когда-то искусству фехтования.
Однажды я немного задел ее кончиком сабли. Проткнул рукав кимоно. Поцарапал руку. Но Акико только рассмеялась.
Царапина у нее зажила необыкновенно быстро.
фр.40
Мои рассказы о работе в Швейцарии К выслушивает с недоверием. Ему не верится в такую удачу: получить место в какой-то швейцарской клинике – мечта любого психотерапевта из Восточной Европы. Но с еще большим сомнением он относится к рассказу о Б и ходе анализа. Моя интерпретация представляется ему ошибочной. А ведь он не знает подробностей. Этот случай ему известен только с моих слов. Я думаю, в этом недоверии и этой критике проявляется его скрытая неприязнь ко мне.
фр.41
Что-то происходит между К и А: я увидел их вместе – с улицы через окно кафе. О чем они разговаривали? Я их не знакомил. Они знали друг о друге только по моим рассказам. Я много рассказывал К о своей новой подруге. И Акико – о моем давнем знакомом.
Я хотел было войти в кафе, но остановился. Возможно, они встретились случайно. Сели рядом, потому что другие столики были заняты. Возможно, им неизвестно, что их связывает нечто большее, чем соседство по столику, что они знакомы с одним и тем же человеком, и что этот человек – я.
фр.42
Удивительно, но Акико еще от меня не ушла. Она все еще со мной. В постели у нас – никаких проблем. Просто удивительно. Неужели я так изменился? Да, я чувствую в себе какие-то перемены. Но не думал, что они помогут мне удержать Акико. Вслух я ей этого, конечно, не говорил. На днях она купила чайный сервиз – специальный сервиз для чайной церемонии. О чем это говорит?
фр.43
Так оно и случается: только привяжешься к человеку, а он исчезает.
Акико исчезла.
В этом доме ее больше нет.
Никой записки, никаких объяснений.
Исчезли и ее вещи.
Все, кроме танто, который она мне подарила.
Вместо Акико в доме появился К.
Не помню, чтобы я приглашал его пожить у меня.
Наверное, он решил позаботиться обо мне, пока я не привыкну к отсутствию Акико.
Добрый человек.
Но он по-прежнему спорит со мной о том пациенте из швейцарской клиники.
Я рассказываю ему в подробностях этот случая.
Но не могу убедить.
И это меня раздражает.
Где он обучался психотерапии?
фр.44
Странно: я так ярко помню свою жизнь в Швейцарии, и совсем не помню, как жил в Голландии. А ведь я там, судя по документам, провел несколько лет. Учился, получил сертификат. Чем объяснить эту локальную амнезию?
фр.45
Основным своим достижением в анализе Б я считаю реконструкцию травмирующей сцены, которая привела к таким ужасным последствиям. К, однако, полагает, что данных недостаточно. Он вообще настроен очень скептично к тому методу, который я использовал в Швейцарии. И даже сомневается, был ли я там когда-нибудь.
фр.46
К убежден, что травмирующая сцена, даже если он и была, послужила только «запускающим фактором», «триггером». Поэтому главная задача анализа – выяснить, откуда у мальчика возникла эта предрасположенность к заболеванию. И насколько он был болен раньше, когда еще жил с родителями.
А я считаю, что до роковой поездки на хутор он был практически здоров. В анализе не появилось никакого материала, указывавшего на предшествующее психическое расстройство.
фр.47
Я сообразил, что Акико все еще здесь. Я догадался об этом по запаху. И это не запах ее духов.
Все сразу прояснилось: и встреча в кафе, и внезапное исчезновение Акико, и присутствие в моем доме К.
Я понял: желая избавить меня от предполагаемой опасности, К проник незаметно в дом, убил Акико и занял ее место.
Труп он вынести не успел. И спрятал его где-то в доме.
Вот откуда этот запах.
К притворяется, что не чует его. Но мне он слышится повсюду.
Остается только найти тело. Тогда К не сможет больше отпираться. В дружеской заботе он зашел слишком далеко.
Но до тех пор нужно быть осторожным. К не должен ничего заподозрить. Иначе он перепрячет труп.
фр.48
По ночам я слышу шорохи. Будто крысы бегают за стеной. Никогда не слышал и не видел настоящих крыс. Где-то я прочел об этих крысах. Сотни крыс, бегающих в стене или за стеной. И вздохи, шепоты, стоны. Их я тоже слышу. Мне кажется, их слышит и К. Каждую ночь он встает и обходит дом. Однажды я пошел за ним. В тот раз он быстро вернулся. А я остался в другой комнате, спрятавшись за раскрытой дверью. К улегся, не заметив, что меня нет. Это странно. Как и то, что мы спим в одной постели. В той, где я когда-то любил Акико. Возможно, он хочет постоянно присматривать за мной. Он чересчур заботлив.
фр.49
Чудесный денек. Теплый август. Солнечный август. Зеленый август. Решил поехать в пригородный лес. Нужно только придумать, как незаметно ускользнуть от К. В лесу я люблю гулять один. Сосновый лес на дюнах совсем не похож на альпийский лес. И поля не похожи на горы. Но и там, и тут чувствуешь себя на просторе, на свободе – счастливым Робинзоном, избавленным от утомительного присутствия людей.
фр.50
Вернулся домой. Какой контраст с лесом! В лесу пахнет иначе. А здесь отвратительный запах с каждым днем все усиливается. Не удивительно: ведь тела я еще не нашел. Нужно последить за К. Может быть, он сам подскажет мне, где искать бедную Акико.
фр.51
К мог бы воспользоваться моим отсутствием и перепрятать тело. Вынести его из дома. Зарыть где-нибудь поблизости. Но он этого не сделал. И пристутствие Акико становится явственнее с каждым днем. Она назойлива. А К – чересчур заботлив. Я с тоской вспоминаю время, когда жил один. Необходимо что-то предпринять. Иначе они оба выживут меня из дома.
фр.52
Запах разлагающейся Акико, ее разлагающегося тела так силен, что единственный способ избавиться от него – спалить дом. Даже если я найду тело и уберу его, запах не исчезнет. Дом пропитался им. Вот почему мне часто снятся пожары. Я – то снаружи горящего дома, то внутри. Но в обоих случаях я не чувствую страха. Я смотрю, как горит дом, в котором остался К, или наоборот, вижу себя окруженным огнем, но меня это не беспокоит.
фр.53
Вот факты: Б. исполнилось одиннадцать с чем-то лет, когда родители отправились в долгий круиз, оставив сына в семье его двоюродной тетки по матери. Вернуться они должны были через три недели.
Семья, в которую отдали Б, жила в сельской местности, на хуторе. До ближайшего селения – несколько километров.
На двадцать третий день после приезда Б в доме начался пожар.
Когда прибыли пожарные, дом почти весь сгорел. Среди руин нашли тела всех членов семьи и родителей Б. Машина, на которой приехали его родители, стояла во дворе.
Мальчика пожарные обнаружили у реки – он строил там песочный городок. На Б не было ни ожога, ни царапины. Но, как выяснилось позднее, он потерял память. Полная ретроградная амнезия. Б не помнил ни кто он, ни что с ним происходило.
Самым поразительным было то, в каком положении нашли обгоревшие тела: они лежали на полу, почти вплотную друг к другу.
фр.54
Почему я еще терплю К в своем доме? Когда я собираюсь выставить его вон, на меня вдруг нападает апатия. Если можно так сказать: апатия нападает. Но ведь говорят же: напала лень. Я думаю, «напасть» здесь употребляется в значении «упасть», то есть как бы свалиться на голову. Лень здесь выступает не активным, а пассивным субъектом. Как можно изображать лень агрессивной? Ляпсусы естественного языка.
фр.55
Сегодня я ночевал на террасе.
На втором этаже моего особняка есть терраса. Там стоят горшки с растениями, столик, кресла, лампы для вечернего освещения и разные декоративные вещицы.
Почти каждый вечер я провожу в кресле. Вечера сейчас светлые. И я не зажигаю ламп. Так приятно сидеть в глубоком кресле, с бокалом в руке, слушать, как шелестят деревья, смотреть на алеющий горизонт, а потом и на звезды.
Запах гниющей Акико на террасе не слышен. И К никогда не нарушает моего уединения. Нужно отдать ему должное: он знает, когда лучше оставить меня в покое.
Попробовал бы он сюда сунуться. На столике рядом с бутылкой лежит самурайский меч, подарок Акико.
Вчера вечером я положил на террасе надувной матрас. И превосходно выспался, укрывшись одеялом из верблюжьей шерсти.
фр.56
Потеряв память о своем прошлом, Б начал постепенно замещать ее вымыслами. У него развилась диссоциативная фуга. Через две недели после случившегося он уже «знал», как его зовут, сколько ему лет, где он жил, кто его родители.
Занимаясь с пациентом, я, конечно, пытался выяснить, почему он выдумал именно эту историю. а не иную. Но далеко мне продвинуться не удалось. Моей главной задачей было вернуть ему память. Я полагал, что амнезия и умственное расстройство в целом были результатом психической травмы, полученной им в день убийства.
Тела жертв обгорели не очень сильно, и экспертам удалось установить, что у всех обитателей хутора была перерезана глотка, а родители Б были застрелены. Были найдены и орудия убийства – кухонный нож и охотничье ружье.
фр. 57
Следствие так и не вышло на след убийцы или убийц. Дело было сдано в архив.
Б поместили в психиатрическую клинику. С тех пор его несколько раз переводили из одного лечебного заведения в другое, пока он не оказался в Швейцарии.
Как он туда попал – запутанная история. И мне не хочется отвлекаться на нее.
Так случайно соединились, пересеклись мои мечты о Швейцарии и судьба Б. В клинику св. Фирмина меня привел научный интерес: мне хотелось испробовать свой новый метод именно на Б, потому что его случай не раз описывался в литературе. Но я был рад, что буду работать в Пфеферсе, приальпийском селении: с детских лет, со времен «Килиманджаро» мне хотелось жить возле гор.
фр.58
Где спрятаны вещи Акико? Я ничего не могу найти.
Допустим, цель жизни в том, чтобы уменьшить страдания. Тогда человечеству лучше бы совсем не существовать. Это самый эффективный способ достичь указанной цели.
Если же цель заключается в чем-то другом, то страдания в счет не идут.
фр.59
Жаль, что в доме нет кота. Он быстро бы учуял, откуда идет зловоние.
Может, мне и в самом деле купить кошку? Или собаку? Посмотрим, что скажет на это К. Если он начнет меня отговаривать, это еще раз подтвердит его вину.
фр.60
К рассмеялся, услышав о моей идее завести кота. Он сделал все, чтобы убедить меня в несуразности этого плана. Он виновен.
В том, что он говорил, было, однако, кое-что меня заинтересовавшее. Он сказал, что я неправильно выбрал профессию – мне нужно было стать служителем в зоопарке и ухаживать за животными. Он сказал это, имея в виду мою привычку кормить уличных кошек и птиц. Я подумал, что в его насмешке есть доля истины. Это предположение, может быть, не так уж и глупо. Животные мне всегда нравились больше, чем люди. Они беззащитны перед людьми. И вообще они беззащитны перед природой. Такая мысль может показаться странной. Ведь животные приспособлены к тому, чтобы жить среди дикой природы. Они сами часть этой природы. Да, но что сказать о домашних животных, вернее, одомашненных? О лошадях, верблюдах, ослах, коровах, овцах, свиньях? Козах, наконец?
Я видел, как забивают свинью. Как режут курицу.
Может быть, когда все закончится. и я в самом деле устроюсь в зоопарк. Или приют для бродячих животных. Или ветеринарную клинику. На самую простую работу.
Но сначала нужно довести это дело до конца. Нужно разобраться с К. И найти Акико.
фр.61
Моя работа с Б продвинулась так далеко, что я в точности узнал, как это случилось. И мог строить предположения о том, почему это произошло.
К сожалению, дальше мне продвинуться не удалось. Давление на Б оказалось слишком сильным. Он не выдержал.
Я никому не рассказал о том, что узнал от него. Пленки с записями сеансов я уничтожил.
фр.62
События произошли в таком порядке. Ночью Б встал, взял большой кухонный нож и перерезал глотку дурачку, спавшему в отдельной комнате. Потом он пошел в комнату девочки и проделал с ней то же самое. После этого он осторожно вошел в комнату, где спали взрослые. Сначала он перерезал горло мужчине, а потом – женщине.
Он вернулся в свою комнату, но уснуть не смог. Вышел на крыльцо и посидел там какое-то время. Потом лег и уснул.
Все это случилось за два дня до приезда родителей.
Эти дни Б провел, гуляя по окрестностям и упражняясь в стрельбе из охотничьего ружья – он нашел коробку с патронами.
Потом за ним приехали родители. Он не стал дожидаться, когда они войдут в дом, и застрелил их из окна. Потом он затащил их тела в дом. Он сложил все тела в одной комнате на полу. Собрал одежду, постельное белье – всю материю, какая была в доме, – и поджег.
Убедившись, что огонь разгорелся, он пошел над берег реки, искупался и начал строить песочный замок.
фр.63
Все записи, сделанные во время моей работы с Б, уничтожены. Я ничем не могу подтвердить свою реконструкцию тех событий. Поэтому спорить с К бесполезно. И я с ним больше не спорю. От мысли привести в дом кота я тоже отказался. Я уже привык к зловонию. Оно мне не мешает. В конце концов, это все, что осталось у меня от Акико.
фр.64
Не так-то просто найти оправдание для Б, для шестикратного убийства, которое он совершил. И я, конечно, не думаю его оправдывать. Тем более, что никто и не предъявляет ему обвинений. Официально он считается жертвой травмирующих событий. В каком-то смысле так оно и есть. Просто мне известна и другая сторона дела.
фр.65
А ведь я собирался рассказать о своей жизни. Как давно это было. И каким странным кажется этот замысел сейчас. Не могу вспомнить, зачем я начал эти воспоминания. Постепенно они превратились в дневник. Настоящее вытесняет прошлое. Прошлое – это вытесненное настоящее. К миру в целом применима теория вытеснения. Настоящее невыносимо и вытесняется в прошлое. Его место занимает другое настоящее, которое ждет та же участь. Существование мира – одна большая травма, которую он пытается забыть, вытеснить. Так возникает время.
фр.66
К подозревает меня в том, что я убил Акико. Я чувствую это. Читаю в его глазах. Вот как все поворачивается! Преступник прикидывается следователем, полицейским. Но у него нет никаких доказательств. И их просто не может быть, потому что я невиновен. Конечно, он может сфабриковать улики. Выпачкать мою рубашку, брюки в крови Акико. И спрятать их вместе с трупом. Может быть, на одном из кинжалов тоже есть следы крови? Нужно все тщательно проверить. Хотя что это доказывает? Ничего. Оружием из коллекции мог воспользоваться кто-то другой. Например, К. Возможно, он им и воспользовался. Меч, подаренный Акико, лежит на подставке чуть-чуть по-другому, чем раньше. Я положил его так, чтобы гарда касалась подставки. Но сейчас между ними просвет. Нужно внимательно осмотреть все вещи. Уничтожить ложные улики и, если повезет, найти свидетельства против К.
фр.67
Решающими были четыре фактора: 1) нервная натура Б, 2) разлука с родителями (первая!), 3) чужой быт, в который он попал, 4) присутствие слабоумного.
Имеет значение и присутствие животных, в первую очередь козы. И ружья, висящего на стене, и коробки с патронами в шкафу.
фр.68
У него были все возможности, чтобы сделать в своей жизни что-то стоящее, чтобы сделать из своей жизни что-то стоящее, но он ими не воспользовался, он пустил свою жизнь коту под хвост. Вот почему он против кота в доме. Животное напоминало бы ему о том, что он сделал со своей жизнью.
У меня, наоборот, стартовые возможности были гораздо хуже, обстоятельства были неблагоприятными, но я стал хорошим специалистом, я достиг кое-чего, например, мой особняк, этот красивый дом, и лужайка, и деревья, на которые я гляжу, сидя в кресле на просторной террасе. Коньяк, который я пью. Музыка, которую я слушаю. Все это мои знаки отличия.
Но К этого не понимает. Он смотрит на меня с превосходством. И не просто как сыщик на свою жертву. Он считает, что лучше, выше меня во всем. Поэтому для него непереносима мысль, что Акико предпочла меня. Это разрушает его представление о себе.
фр.69
«Поговорим как психотерапевт с психотерапевтом» – сказал я ему. – «А где второй, с которым я мог бы поговорить?» – спросил он.
фр.70
Больше всего на Б подействовало общение со слабоумным. Он впервые видел психически ненормального. Трудно сказать, насколько тот был уродлив внешне. Но гораздо важнее было его слабоумие, внутреннее уродство. Для ребенка он был чудовищем, вроде хищника из «Чужого». Думаю, этот дурачок часто вел себя по-садистски – резал червей, обрывал крылья бабочкам, обламывал ноги кузнечикам. И это пугало Б, вызывало в нем отвращение. Говорил ли он об этом с родителями дебила? Неизвестно. Если и говорил, то никакого практического результата этот разговор не имел. Родители знали, чего можно ожидать от их чада. Его садистским забавам они не придавали значения и следили только за тем, чтобы он не добрался до ножей и огня. Ружье висело на виду. Но отец считал, что это слишком сложно для дебильного сына – понять, как это устройство действует, найти патроны и т.д. В этом он, может быть, и не ошибался.
фр.71
Почему я был так не осторожен! Почему я позволил К проникнуть в мой дом, убить Акико, занять ее место, всячески изводить меня, а теперь еще и подозревать! Нужно было остановить его в самом начале. Быть настороже. Проверять двери и окна. Не отлучаться из дома. Не оставлять Акико одну. Купить ей маленький револьвер, чтобы она всегда носила его с собой. Или электрошокер. Или газовый баллончик. Акико ничем таким не пользовалась. У нее ничего такого не было. Поэтому план К удался. Я не сумел защитить Акико. Какая беспечность! Я знал, что К неравнодушен к моей подруге. Но не предполагал, что он зайдет так далеко. Я был слишком наивен. И вот чем все это закончилось.
фр.72
Исчезновение Акико привело к тому, что мне приходится воздерживаться. Свою роль играет и присутствие К. Пока он в доме, я не могу пригласить к себе девушку. Это воздержание меня раздражает – с каждым днем сильнее и сильнее. Дойдет до того, что я заведу козу. Как отнесется К к такому способу удовлетворения? Может быть, это убедит его, что моя реконструкция случившегося с Б верна? По крайней мере, он вынужден будет признать, что такое предположение возможно.
Вообще, он очень ограниченный человек. Если бы он интересовался древней историей, то знал бы, что за многотысячными армиями гнали стадо коз – для удовлетворения нужд солдатов. Офицеры везли с собой любовниц. За армией следовало множество девиц. Но на всех не хватало.
Те времена, как ни странно, были человечнее, гуманнее. Кто сегодня заботится об потребностях солдат? Разрешают ли солдатам пользоваться надувными куклами? Особенно печально положение подводников, вынужденных месяц, а то и полтора, проводить в автономном плавании. Никаких увольнительных.
фр.73
Из того, что рассказал на сеансах Б, мне совершенно ясно, что он стал свидетелем совокупления дебила с козой. Где были в это время родители дебила и его сестра, совершались ли им подобные действия многократно, – установить это мне не удалось. Вполне возможно, что родители допускали такие сексуальные контакты, считая, что они успокаивают слабоумного юношу и делают его послушным.
Но для одиннадцатилетнего ребенка, незнакомого с практикой бестиализма, эта сцена, безусловно, была травмирующей. Его отвращение к дурачку и всей семье, в которой он оказался, усилилось настолько, что стало патологическим. Он перестал контролировать себя.
Вот, по-моему, истинная причина произошедшего на той ферме. Сцена скотоложества была триггером, вызвавшим необратимую реакцию. Убийство всей семьи стало для Б еще одним травмирующим опытом, после которого он окончательно потерял рассудок.
Во время сеансов мне удалось получить материал, относящийся к сцене скотоложества. И я надеялся, что смогу позднее подвести Б к воспоминанию о резне. Но, видимо, я поспешил. Стена не поддалась. Точнее, рухнула и погребла под обломками освобождающееся сознание Б. Еще точнее было бы сказать, что он возвел новую стену. Или вообще сбежал в другую вселенную.
Как жаль, что я не могу убедить в своей интерпретации К. Меня это огорчает даже больше, чем судьба Акико.
фр.74
Всему есть предел: солнечным дням и дождям, извержениям и снегопадам, лету и зиме, радости и горю. Есть предел и моему терпению. К, по-видимому, не догадывается, как близок этот предел. Иногда мне кажется, что он нарочно его приближает. Как будто играет роль Тристана. Или Радамеса. Мужчины в операх всегда умирают первыми. А их возлюбленные следуют за ними. Но в жизни может произойти и наоборот. Он очень беспечен – я бы на его месте припрятал все холодное оружие. Он также неосторожен, как те хуторяне, которых прикончил Б.
фр.75
Моя история, история моей жизни, – она так и не началась. Я рассказал о Швейцарии, о Б, о К, о Кати, об Акико. И еще о многих других местах и людях. Но что я рассказал о себе? Ничего. В сравнении с тем, что я собирался рассказать, – ничего.
фр.76
Что-то мешает мне говорить о моем детстве. Поэтому я сразу перешел к зрелому возрасту, профессиональным занятиям, работе в швейцарской клинике и т.д.
Это было ошибкой. Одной из многих, которые совершил в своей жизни. Последняя, и самая непростительная, – та, что я близко сошелся с К, позволил ему втереться в доверие, считал его своим другом, рассказывал ему о себе. Может быть, я даже передал ему ключи от дома. Этого я не помню. Но не исключено. Очень правдоподобно.
И теперь К предал меня. Предал мое доверие. Мою дружбу. Предательство – худшее преступление. Наказание за него должно быть еще строже, чем за убийство. Убить можно и под влиянием аффекта, страсти. Но предают всегда расчетливо, обдуманно.
фр.77
Я разделался с К. Да, я совершил правосудие, если так можно сказать. Почему бы и нет? Я взял танто, короткий самурайский меч, подаренный мне Акико. Я снял его с подставки, вынул клинок из ножен, подошел к спящему К и перерезал ему горло. Кровь брызнула в потолок. И долго еще булькала и пузырилась. Не знаю, страдал ли он. Меня это не интересовало. Я молча смотрел на его агонию. Он получил по заслугам. Предательство должно быть наказано.
После этого я собрал окровавленное белье и положил его в бак. Потом я вытер все пятна крови на полу. Потом я вытер все пятна крови на стене и потолке. Для этого мне потребовалась маленькая лестница, стремянка. После этого я почувствовал усталость и пошел к себе в комнату вздремнуть.
Когда я проснулся, было уже за полдень. Я взял бутылку воды, бутылку коньяка, бокал и уселся на террасе. День был прохладный, облачный. И мне это нравилось. Потому что внутри у меня все горело – будто я съел тарелку помидоров пополам с чили.
Я смотрел с террасы на лужайку возле дома и думал, где закопаю тело.
А потом наступил вечер.
фр.78
Давно я не спал так крепко, как в эту ночь. Запах, до сих пор наполнявший дом, будто разом исчез. Меня успокаивала мысль о К, тихо лежащем в своей спальне.
Перед сном я подумал, что завтра нужно выстирать белье и закопать тело. Мысленно я еще раз перебрал возможные варианты: у забора, под кустами, в центре лужайки.
Последний вариант нравился мне больше других. Хочешь что-то спрятать – положи на видное место. Там, где никто не будет искать. Закопай посередине лужайки. С этой мыслью я и заснул.
фр.79
И пришло утро. И настал новый день. Все задуманное вчера удалось. Тело К было предано земле. Передано в ее объятия. У земли крепкие объятия. К не вырваться из ее объятий.
Днем я запустил стиральную машину и выстирал запачканное кровью белье. Я повесил его сушиться дома на специальных раздвижных вешалках.
Я подумал, что нужно уничтожить следы пребывания К в доме. Но не осталось никаких следов. Ни бритвы, ни расчески, ни тапок. Тем лучше. Мне хотелось побыстрее покончить с этим.
Дом снова стал таким, каким он был до появления Акико.
Скоро и лужайка станет такой, какой она была раньше. Природа сделает свое дело. Сейчас еще можно различить место захоронения, но завтра его будет уже не найти.
фр.80
Теперь я могу еще раз попытаться рассказать о себе. Никаких отвлекающих забот. Если рассказ не пойдет, в этом буду виноват только я.
фр.81
Нужно попасть в самую суть дела. Да. В самую суть. И так глубоко, чтобы уже из этой сути не выбраться. Вот что нужно сделать. Если я собираюсь начать рассказ о своей жизни. В самую суть. Потом можно будет двигаться в разных направлениях. Но это потом. Суть прежде всего. Если я сумею в нее попасть, остальное будет намного проще. Самая суть. Нужно сосредоточиться – как прыгун на олимпиаде перед прыжком с 10-метровой вышки.
фр.82
Можно ли одним прыжком попасть в самую суть? Если все дороги уводят прочь, то остается только прыжок. Но это еще ничего не значит. Не гарантировано, что в самую суть вообще можно как-то попасть. Заранее тут ничего не скажешь. Чемпион тоже не знает, прыгнет ли он в этот раз удачно. Он сосредотачивается и прыгает.
фр.83
Вышка, с которой можно нырнуть в самую суть, – это вопрос: почему я стал врачом? почему из множества занятий я выбрал для себя медицину?
фр.84
Меня с детства привлекали ножи. Все острое, режущее, блестящее. Мне нравились перочинные ножики. Когда я жил с приемными родителями, я иногда в их отсутствие собирал все ножи в квартире и раскладывал на столе. У меня была коллекция перочинных ножичков. Я любил разглядывать в магазинах сувенирные мечи и кинжалы. Я воображал себя то мушкетером, то самураем, то рыцарем.
Это был, видимо, что-то вроде айхмофилии – патологического влечения к режущим предметам. Неизвестное заболевание. В списке распространенных фобий можно найти айхмофобию – боязнь колющих и режущих предметов. Но я никогда не встречал описания айхмофилии.
Удачен ли бы прыжок? Может быть, я уже в самой сути?
фр.85
Это не самая суть, а ее окрестность. В самую суть невозможно попасть прыжком. Мне ли этого не знать. В споре о конечном и бесконечном анализе я всегда был на стороне бесконечности.
Самая суть скрыта от нас навсегда. Никакая прогрессия и никакая трансгрессия не выведут нас к ней. Остается довольствоваться ее ближайшими окрестностями. Вернее, окрестностью, если пользоваться терминологией исчисления бесконечно малых.
Итак, в моем случае, эта окрестность заполнена блестящими металлическими орудиями – ножами, скальпелями, стамесками, пилами, саблями, ятаганами, японскими и китайскими мечами, алебардами, кинжалами.
Она сплошь усеяна этими предметами. И окружена ими наподобие частокола.
фр.86
Стеклянный дом, в котором все – из битого стекла. Ходишь по стеклу, сидишь на стекле, ешь на стекле. Каждое блюдо приправлено стеклом. Открывая дверь, берешься за битое стекла. Разбирая постель, берешься за битое стекло. Одеваясь, натягиваешь на себя битое стекло. Суешь ноги в битое стекло. И завязываешь шнурки из битого стекла.
Стеклянный человек в стеклянном доме. Стеклянная жизнь. Стеклянная речь.
Когда он говорит, его рот полон битого стекла.
Легкие его полны битого стекла.
В голосе его слышится битое стекло.
Понять его нелегко.
фр.87
Стеклянный человек – тень, оборотень железного человека. Железный человек живет среди железа. Он носит на себе и в себе множество маленьких железных штуковин. Он чемпион пирсинга. Из него торчат иглы. Повсюду, даже подмышками, сверкают шипы, бритвенные лезвия. У него острый взгляд. Взгляд его режет, будто бритва. Железные человек – тень, оборотень стеклянного человека. Они никогда не встречаются. Когда появляется один, другой исчезает. Знают ли они друг о друге? Нет.
фр.88
Я один среди этого стекла и железа.
Я всегда жил среди стекла и железа, и здесь не было никого, кроме меня.
фр.89
Горные пики в снегу – что они напоминают? стекло или железо?
фр.90
Железное сердце бьется в стеклянном теле. Или наоборот, стеклянное сердце стучит в металлическом теле. Его металлические вены. Его стеклянные печень и селезенка.
фр.91
На этом, кажется, заканчивается история – о чем бы она ни была. Нет смысла продолжать ее, если ты добрался до стекла и железа. Но если бы ты ее продолжил, она превратилась бы в историю маскировки. Приспособления. Попыток вписаться в растительный и животный мир.
фр. 92
Некоторые из этих попыток были настолько удачными, что он уверялся (на какое-то время), будто он – дерево, растущее среди других деревьев. Или лошадь, пасущаяся среди других лошадей.
фр.93
Иногда он казался себе обычной акацией или сиренью. Иногда – экзотическим баобабом.
фр.94
Временами он чувствовал себя лесом. Стадом. Стаей. Толпой.
фр.95
Обычно он чувствовал себя никем.