Полтергейст для бабы глаши

Сергей Аболмазов
 В те далекие семидесятые годы, в стране побеждающего атеизма, люди и слова-то такого не знали. Но в народе все равно упорно продолжали жить предрассудки и суеверия. Особенно, среди старшего поколения. Верили в леших, домовых и прочую мелкую нечисть.
 Баба Глаша жила смирно, перебиваясь на небольшую пенсию. Дети и внуки поразъехались, и она, чтобы несколько скрасить свое одиночество, а заодно, и маленько поправить материальное положение, пускала на квартиру студентов. В стране воинствующего материализма желание вполне логичное, хотя доход и не совсем законный. Баба Глаша денежки копила, и к дням рождения делала внукам подарки. Самой-то много ли надо? Внаем сдавала комнату в пристройке с отдельным входом. И беспокойства от квартирантов меньше, и опять же – не одна в доме. В общем, жизнь была налажена и ничто ее старости не омрачало. Пока не попутал бес.
 В очередной раз баба Глаша взяла на квартиру двух студентов художественно-промышленного института. Чистенькие с виду, художники будущие. Тут-то и начались проделки нечистой силы. На беду бабы Глаши, новыми квартирантами оказались Жора Муравский, мой друг по Орлу, и Витя Фирин, тщедушный, но талантливый и изобретательный на всякие каверзы паренек. Характерным атрибутом тогдашней богемной жизни было вино «Бiле мiцне», «Биомицин» в просторечии. И друзья мои, чего скрывать? – были в грехе этом замечены неоднократно. Как-то, после долгих споров об искусстве, обильно орошенных «Биомицином», Витя на спор решил пройти по коньку крыши приютившего их дома, дабы доказать, что до кондиции он еще не дошел. Пройти удалось! Тогда и Жора решил проверить на прочность свой вестибулярный аппарат.
 Обошлось без травм, однако, ночное хождение по железной крыше ввергло бабу  Глашу в омут суеверия. Утром, чуть свет, она постучалась к ребятам поинтересоваться: - не слыхали  ли они, будто кто-то по крыше ходит? – Да нет, бабуль, - отрапортовал Витя, - устали на занятиях, на художника, ой, как трудно учиться, спали крепко, ничего не слышали.  И, как бы, между прочим, обронил: - домовой никак. У нас в деревне, тоже чудил немало: и дверями хлопал, и выл по-собачьи, да всякие мелкие вещи прямо из-под рук воровал. Баба Глаша вспомнила, сколько наперстков да иголок у нее пропало и ушла, мучимая страхом и сомнениями.
 Теперь у ребят появилось еженощное развлечение. То мяч на крышу бросали, то по водосточным трубам постукивали, а Фирин, хлебнув лишку, и на собачий лад подвывать пытался. Баба Глаша не раз заходила к ребятам узнать, что им еще про домовых-то известно? Чай, в институте-то вашем рассказывают? Друзья красок не жалели, и по Журавлевке поползли о нечистой силе, поселившейся у бабы Глаши.
 Накануне майских праздников я приехал в Харьков на пару дней повидаться с Жорой. Нашел его в институте, и, оставшуюся половину дня мы провели на бугре,  в зарослях сирени, бузины и крапивы. В обществе «Биомицина» и Вити Фирина.
 Война с домовым была в самом разгаре и, подробности этой войны взахлеб, с горящими глазами, мои друзья рассказывали и показывали в лицах. Под вечер, огородами, с пьяной предосторожностью, мы проскользнули в пристройку, где  последняя бутылка «Биомицина» нас и угомонила.  Уснули мы в достаточно неудобных позах, кто на полу, кто на раскладушке. В общем, где Морфей настиг, там и упали. В пять утра, мучимый жаждой, проснулся Фирин и разбудил нас с Жорой, чтобы поделиться своими ощущениями. Надо сказать, что ощущения и симптомы были сходные!  Тут ребята вспомнили, что в двух кварталах от дома есть пивной ларек, который открывается с семи утра. Мечты о пиве только усилили наши страдания. Жора прошептал запекшимися губами: - пока в очереди достоимся, сдохнем. Там вечно кружек не хватает.  Витя сразу сообразил, - нужна банка, в банку без очереди отпускают. Вопрос, где ее взять? Но, для Вити и это – не вопрос. Видел  я,  на чердаке у бабки видел, - зашептал Фирин, - пыльные, трехлитровые, самое то! Откуда только силы взялись в этом тщедушным человечке? Надо сказать, что Витя и зимой, и летом ходил в тяжелых туристических ботинках. Причем шаркал и стучал ими невыносимо. То ли сил не хватало, как следует ногу поднять, то ли свойство походки такое имел. Через пятнадцать минут, в пыли и паутине, Витя влетел в комнату с победным воплем. В одной руке он держал банку, в другой – красный флаг, что украшал фронтон бабкиного дома. С флагом нам, вообще, без очереди нальют, - резонно пояснил добытчик. И три дурака в начале седьмого, с флагом в руках, двинулись на приступ к пивному ларьку.
 Как только окошечко открылось, Фирин с флагом наперевес, ринулся на него, как на амбразуру. Очередь расступилась от неожиданности, а  буфетчица, испуганно косясь на острый наконечник с серпом и молотом, уже наполняла нашу банку живительной влагой.
 На обратном пути, огибая палисадник, мы услышали, как баба Глаша жаловалась соседке: - ох-хо-хо, грехи наши тяжкие! Опять домовой всю ночь по чердаку шастал…
 Едва в наших головах наступило просветление от светлого «Жигулевского», Витя вскочил и стал лихорадочно расшнуровывать свои туристические говнодавы. Давайте, тоже разувайтесь, - скомандовал он нам с Жорой. Фирин тем временем уже успел накрасить киноварью подошвы своих башмаков и лез на стол, чтобы добраться до потолка. Минут через десять мы там уже основательно наследили и улеглись любоваться своим художеством.
 И в это время в дверях показалась баба Глаша. Я притаился за широкой спиной Жоры. Ну что, – спросила баба Глаша, - опять ничего не слышали? Ведь, поди, всю ночь напролет нечистый по чердаку шастал. И тут Витя, на голубом глазу, возьми и брякни, - слышали, да он и к нам приходил, вишь, по потолку, гадина, бегал! Баба Глаша подняла глаза, схватилась за сердце и выскочила вон.
 Все, рвем когти, - резюмировал Жора, - сейчас соседей приведет. Полдня  мы еще прокуролесили на бугре, потом ребята проводили меня на вокзал.
 Продолжение этой истории я узнал лишь летом, когда Жора заехал ко мне в гости. Баба Глаша привела не соседей, а участкового, и тот, по следам, вычислил преступную группу лиц, выдававшую себя за домового.
 Пришлось моим друзьям за свой счет отремонтировать потолок в бабкиной пристройке, после чего они с позором были изгнаны  из квартиры раз и навсегда. С тех пор все жители Журавлевки стали опасаться художников, пуще нечистой силы!