Еще во времена царя Изяслава Долдоновича был сувенир сей отбит у нечистой силы при битве у Калинова моста через реку Скалку. Изяслав Долдонович особой храбростью не отличался, но по природной глупости своей во многие междоусобицы ввязывался напропалую. Со времен царя Гороха, прадеда Долдонова, не знала Русь такой напасти. Прости Господи! Изяслав, чуть, что не так, сразу в драку! Ни тебе дипломатии, али политесу какого, все больше на рожон, либо на авось надеялся.
В молодости особо запальчив был. По смерти батюшки свово, Долдона Светозарыча, едва в правах на царство утвердясь, порешил Изяслав по совету бояр преданных женой обзавестись. Так уж от века повелось, сразу забота о наследнике. Преемственность власти, чтоб непременно и изначально, а уж что другое – вдругорядь, да опосля. Собрали на смотрины дочерей боярских супротив крыльца красного, разукрасили румянами их, кокошниками затейливыми, да сарафанами шитья заморского с золотым да серебряным узорочьем. Все – честь по чести! Вышел Изяслав на крыльцо и остолбенел от красоты такой дивной. Глаза разбежалися, да так и осталися, поскольку в самый ответственный момент вынес нечистый дух по-над площадью Бабу-Ягу в ступе. И так окаянная Баба метлой своей напылила, что дочери боярские все на одно лицо стали. Тут уж какой-такой выбор могет быть? Ткнул князь перстом в близстоящую, да объявил войну нечисти поганой! Собрал дружину хоробрую, вооружил воев вениками можжевеловыми, да кропильницами со святой водой, да в поход на нечисть басурманскую, брачной ночи не дождавшись ни минуты не медля тотчас и отправился.
Сколько явств заморских зазря пропало, что к смотринам заготовили, и исчислить нельзя! До того продукта зазря изведенного жалко стало, что шеф-повар и четыре поваренка от сраму такого невыносимого на лапше итальянской повеселись.
Изяслав же с войском своим доблестным изрядно побил нечисть окаянную у реки пограничной Скалки. Там же добыты были у супротивника скатерть-самобранка, да гусли самоплясные. Изяслав же, от азарта воинственного не остывший, надумал тут же трофеи в деле опробовать и по врожденной глупости ума недалекого приказал испытание трофеев диковинных с гуслей самогудных начать. Себе и всему своему войску конному на позор и посрамление. Только тронул стремянной царский можжевеловой веткой струны гуселек расчудесных, кони боевые в пляс пустились, Изяслава, да бояр почтенных тут же скинули и вприсядку пошли, отчего ноги свои напрочь вывихнули. Видя беду такую, царский стремянной хрястнул по гуселькам булыжником гранитным, только струны жалобно всхлипнули. От горя такого великого, как-то не до веселья сделалось. Подвязали к ногам лошадиным лангетки из перил моста Калинова приспособленные, да вприхромку восвояси отправились. Скатерть же самобраную испробовать поопаслись. Мало ли!
За делами государственными, да походами военными про скатерку как-то невзначай позабыли, а тут, как раз, и царица давай наследников рожать! Прямо без роздыху, одного за другим. Так, промеж дел государственных да походов военных встретил Изяслав свое отцовство долгожданное аж три раза подряд! Да все робята боевые да крикливые получились, любо-дорого посмотреть! Одно слово – царская кровь. Первенца в честь деда Светозаром нарекли, среднего братца – Елисеем, а на младшеньком фантазия родительская иссякла и нарекли его просто Иваном-царевичем.
Время шло, царевичи росли да взрослели, царь с царицей старились, ну, а скатерть самобраная в сундуке, под всякой рухлядью меховой, с молью окаянной воевала, да на жисть свою загубленную матерными словами жалилась.
А между тем, царь Изяслав скончался тихо меж чад и домочадцев своих, повергнув страну в краткосрочный траур. По смерти батюшки своего, братья старшие, согласно завещанию по назначенным отцовской волей вотчинам разъехались, затаив обиду смертную на Ваньку, любимца царя Изяслава, к коему царство первопрестольное, с городами да холопами отошло в безраздельное пользование да управление самодержавное. Светозар, что Тьму Тараканию в наследство по духовной получил, женился на княжне Тьмутараканской Матрене, разленился в теплом климате, да целыми днями в теплую волну морскую, на песок золотистый набегающую, плевал, норовя медузам радужным в самое темечко попасть. И до того ему жизнь такая понравилась, что про царство отцовское, к младшему брату отошедшее, и думать забыл. Царевичу Елисею град Китеж достался. И уж так царевич Елисей злобствовал, по ночам планы мести вынашивая, что разошлася твердь под градом Китежем, и утоп царевич Елисей с челядью да войском своим в глубоких водах озера Светлоярого, невесть откуда взявшихся.
Иван же в царском статусе утвердился, и за кроткий нрав прозван был в народе Тишайшим. Жилось при царе Иване тихо да мирно, хотя и голодно вельми. Зимы-то лютые, а народец ленивый, жировать не приученный, на коре да лебеде взращенный, претензий к царской власти не имел, но и усердия особого не проявлял.
Как-то спустился царь Иван в подклеть за квасом, да мимо сундуков проходя, услышал скатерные матюки матерные. Велел царь Иван челяди замки с рундука сбить, да источник матерщины похабной на свет божий извлечь. Когда тучи моли рассеялись, взору царя и слуг его верных скатерть-матерщинница явилась. Ну, что уставились, истуканы безмозглые? Заказывайте что ли, мать вашу так, да раз эдак, - проворчала Самобранка-матерная.
С той поры жизнь по части провианта очень даже наладилась. Царь с царицей, да челядь приближенная, ели и пили всласть, иногда, от особо витиеватых матюков притворно морщась.
Ну, а народ, лебедой перебиваясь, жил привольно да весело, искусство матерное у скатерти самобраной перенимая, да царя с боярами на все лады поминая.
И я там был, мед-пиво пил, пил да матерился, пока не оженился. Тут и сказочке конец, кто дослушал – молодец!