1.
Ты выбирал квартиру сам:
Уединеннее, повыше,
Где голуби, срываясь с крыши,
Раскачивали небеса.
Кусочек моря, виадук-
Всё было вновь, всё под рукою.
Был палисадник, где левкои
Цвели пять месяцев в году.
Металась в окнах органза.
И, ставя слоников на полку,
Тебя спросила: «Мы надолго?»
Ты ничего мне не сказал.
2.
Напротив нас снимал квартиру армянин.
Он был художником. Но от его картин
Мне становилось и смешно, и грустно:
Как можно было называть искусством,
Бескрылых птиц, коротконогих баб?
(тогда в своей еще недолгой жизни
я не слыхала о примитивизме),
Когда он мне про Пирррросмани рррокотал,
Мне представлялся многолюдный парк,
Ночь, фейерверк, горячий взрыв петард
По случаю какой-нибудь победы…
К нему ходила женщина по средам -
Точнее, кралась молодой лисой,
Сперва вдоль палисадника с левкоем,
Потом стремглав пересекала двор,
Под бледным замирала фонарем…
И больше я не видела такого
Смятенья чувств ни на одном лице:
Покорность мыши в пасти острозубой,
Невозмутимость штилевой воды,
Сжигающая похоть, рыжий стыд.
Мы говорили громче, чтоб не слышать,
Как комната напротив стонет, дышит,
Как хлещет страсть из сколов, трещин, ран,
Как судорожно лупится о стену
Разваленный диван.
Ты нарочито шелестел газетой,
И говорил, что нам пора уехать.
Пока еще недвижимость в цене -
Продать квартиру, жить в другой стране,
Там обрести свободу и друг друга.
Я с ненавистью дергала фрамугу,
Царапаясь о заржавевший гвоздь.
И пахло остро осенью, левкоем
До боли, до опустошенных слез.
3.
Эльза Раиловна Шнитке знатной была портнихой,
Взглядом наметанным, острым сходу определяла
Будет глубокий вырез или глухая стойка,
Складки-плиссе насколько скроют отвислый зад,
К месту ли бутоньерка, не крупноваты ль стразы.
Я принесла на платье - розового поплина,
Цаплей она ходила, плечи мне расправляла,
Больно, ребром ладони, хлопала по животу
(чтобы в себя втянула)
Ах, как она творила, ах, как она ваяла
Талию, грудь и бедра будто из розовой глины!
Кем ни была я только… неженкой, Афродитой,
Клячей, принцессой, Евой (вкупе с пропащей девкой)
Эльза мне говорила: «Всё бы вам греховодить,
Стыдно с мужчиной спати без божьего благословенья,
Пусть освятит союз ваш. К свадьбе такое платье
Будет тебе, какого нет ни в одном салоне»
Я износить не успела сшитое Эльзой платье -
Быстро сдала портниха - меньше чем за полгода
Высохла, грудь её стала месивом сине-красным,
Плыл по квартире смрадный запах гниющей плоти.
Эльза пошить успела платье для встречи с Богом,
Правда, оно оказалось больше на три размера.
Раньше со знатной портнихой казусов не случалось:
Тютелька в тютельку шила… Эльза в гробу лежала,
Я на неё смотрела, странные были мысли:
«нет, не идет ей бархат грубый чернее ночи»,
мысленно примеряла к смерти цвета и ткани:
Сочную терракоту, желтую цикламену,
Белый? Жемчужно-серый? Ржавая сталь? Индиго?
Лён?
Поплин?
Атлас?
Ситец?
Вискоза?
Нет, не подходят смерти
Ткани любого цвета.
4.
В кафе, недалеко от дома,
На завтрак ты заказывал себе
Несладкий чай, яичницу с беконом.
Мне - рыбу в огнедышащей фольге.
Я подцепляла вилкой нежный кус,
И рыба томно таяла во рту.
Мне нравился её солоноватый вкус,
Не убиваемый ни карри, ни лимоном.
Дул ветер с моря вечный, неумолчный,
Швырял по небу стаи голубей,
Гнал по асфальту листья, мусор, клочья
Газет. Ты ничего не говорил. И я молчала,
В эти дни меж нами стояло неотступное молчанье.
Еще -
Прозрение.
Прощение.
Прощание.
5.
Когда-нибудь тебе приснится дом.
И надо ж… наваждение такое -
Поплиновые плещутся левкои,
Раскачивая небо под окном.
Машинка Эльзы сонно тарахтит,
Который час так вдохновенно Эльза
Колдует над вещицей бесполезной -
Над платьем, что в салонах не найти.
Качает дочку сонный армянин,
Ребенок хнычет в жалобке дентальной,
И ходит дождь - угрюмый целовальник,
И ты один
Стоишь. Крадется женщина-лиса,
Сверкнет в её раскосом взгляде черном
Почти что человечья обреченность,
звериная тоска.
Проснешься под часов надсадный счёт.
Но кто же, кто… в том доме был еще.