Руки плавились ожиданьем и истомой, слабея на взлёте.
Вновь сорвавшись, они спасались разговорами о погоде,
обходили неловким молчаньем то, чем бредят голодные души,
начинали обратный отсчёт, но голоса становились глуше.
Воздух был иронично плотен и сгущалось пустое небо,
оставляя земле земное – ароматы вина и хлеба,
сладость чистой воды, и горький привкус гари, и соль разлуки.
В предвечернем усталом зное тёплой памятью грея руки
и не зная уже друг друга, растеряв имена по буквам,
они помнили ожиданье. И совсем отголоском – губы.
Как виденье на грани яви – будто есть там, за гранью, кто-то,
с кем летали. И только руки всё знобит ощущеньем полёта.