37

Майк Зиновкин
линии на ладони сходятся наяву. та, что тебя уронит в горькую трын-траву, будет всю ночь стучаться в звёздный Аустерлиц. август рассказан вкратце – взглядом из-под ресниц, чёрным пером в петлице. август уныл и сер. молот забрал убийца, сыну достался серп – вырастет и обрящет за восемьсот земель долгий почтовый ящик, звонкую канитель. что ему скажет слово, полное темноты? жизнь – это хмель и солод. всё впереди, а ты перезимуешь осень, перемолчишь закат. и никого не спросишь – тихо уйдёшь за кадр.

множить – не перемножить и не прогнать взашей
вечное бездорожье да полынью в душе,
где припустивший следом сделает свой глоток –
в очереди за небом каждый не одинок,
каждый двумя руками, словно мечту в горсти,
держит посильный камень, не запрудивший Стикс,
искренне. и до срока всем нам – итог один.
так и выходят боком выстрелы в солнца спин,
вот и качаешь ялик, бросив за борт весло:
я ли не верил? я ли? просто не повезло…
или совсем не просто, если пересчитать –
тридцать седьмой апостол первому не чета.

там, где короткий выдох пальцы лизнул теплом, в грудь твою бьются рыбы, словно она – стекло, смотрят невиновато, ждут: притечёт река. жирные клочья ваты – страшные облака – ходят кругами подле, клювами дребезжа. парка последний полдник нехотя ест с ножа, время томатной пастой капает в котелок. скольких ты предал, пастырь, ради вязанки строк? ради запретной страсти быть самому творцом? окна открыты настежь, вертится колесо. а из земли кровавой тянется белый стих.
я не имею права – Каин тебя простит...
02.08.13.