У чорной ограды он встанет на Страшном суде —
из гроба под тополем серым — на белом ветру,
и снег, не заметный на белой его бороде,
взойдёт по лицу, улетая куда-то в дыру.
И спросит Господь, разминая сухую ладонь,
как будто не зная, — сощурившись, трогая бровь:
«Что значит в груди твоей, грешник, горящий огонь?»
И скажет он Господу: «Господи, это любовь».
«Любовь, говоришь… Но она — не любила тебя,
и с тем отправляется ныне из царства теней
под новое небо, — заметит Господь, теребя
на тополе ветку, — и ты не увидишься с ней».
«Ну что ж, это новость. — Промолвит представший. — Ну что ж.
Но хватит вполне и того, что сокрыто внутри.
Мой Боже, Господь мой, итожа, скорее итожь.
Где дверь, что назначена мне? Я иду. Отвори».
И ступит — не горбясь, собой зачеркнув окоём, —
по новой земле, распростёртой под снегом и без.
А та, о которой сказали, останется в нём —
как вжитый в ключицу титановый штифт-саморез.
27 ноября 2005