СИНДРОМ ПЕТЕРБУРГА
Синдром Петербурга – смертельный диагноз.
Его мне поставил задумчивый август,
И руки умыл, наклонясь у канала,
А небо померкло и солнце пропало.
И приступ падучей взрывает мой разум,
Я вновь рассыпаюсь осколками джаза
Над Малой Конюшенной, над Моховою,
Над темной Фонтанкой и светлой Невою.
Я тело свое изогну саксофоном,
И город наполню мелодией-стоном,
Растерзанным блюзом, но кто меня спросит,
Как жить мне теперь без Растрелли и Росси…
ГАТЧИНА
А в Гатчине еще тепло,
Сентябрь нас балует погодой.
Я не был здесь почти полгода,
Не знал, что время истекло,
Ударив брызгами в стекло
Того окна, что ограждает
Тебя от взгляда моего.
Я навсегда теперь изгнанник,
Бездомный странник, нет – бродяга,
Сижу на сквере просто так,
Рисую строчки на бумаге,
и вкривь и вкось, зажав в кулак
как дуновенье, вдохновенье,
пытаясь высмотреть движенье
своей, такой забытой тени,
на светлой коже новых зданий…
УЛИЦА РОССИ
Там, за театром, улица Росси –
Желтое с белым, желтое с белым.
Как я врастаю сегодня в осень –
Непоправимо, тревожно, несмело…
Мне задержаться еще бы на месяц
В летнем краю, на недельку хотя бы.
Но по ступеням чужих уже лестниц
Снова влечет за собою сентябрь.
Только на Невском тепло мне, поверьте.
Здесь я бродил, взявшись за руки, с нею…
Чувствую все же, что снова болею
Корью разлуки, привкусом смерти,
Что подарила разлучница-осень.
Желтое с белым – улица Росси…
ИЗ КНИГИ "СИНДРОМ ПЕТЕРБУРГА"
*
Этот город разрезан водою,
Но по-прежнему крепок гранит.
Император чугунной рукою
Прикрывает его и хранит.
И не тонет в чухонских болотах
Дивный град – он застыл на века.
И все так же летят кони Клодта
В каплях медного, терпкого пота,
А под ними клокочет река
Отраженьем цветущей сирени
И бессонницы белых ночей.
И впервые жестокое время
Замирает в ладонях лучей,
Что протянуты с неба навстречу
Грозной длани владыки-царя.
И смолкают невнятные речи
Октября, ноября, декабря –
Их отбросила в темную вечность
Бесконечная эта заря.
*
Платформы станций как преддверье
Дороги в ад.
Но голос дикого безверья
Зовет назад.
В толпу людей, идущих мимо
В холодный мрак,
Где плещут крылья Серафима,
Он сир и наг.
Устав бороться с темной тенью
Земной тоски.
Он создает лишь дуновенье
И рябь реки.
И бьются в камень птицы-волны,
Гортанный гул.
И ощущается невольно
Свинцовость скул.
И чувствуешь, как в жилах-венах
Вскипает ртуть,
И взгляд от стаи белопенной
Не отвернуть.
А в черной бездне глыбь-каналов,
На самом дне,
Отчетливо видна Валькхалла,
А в ней одне
Скучает Один. Он заждался,
Затих, застыл.
Но как корабль меняет галсы,
Меняешь ты
Маршрут по городским кварталам,
И вновь метро.
На входе снег блестит подтало,
А град Петров
Тебя низвергнул в подземелье,
И не свернуть.
Здесь сквозняки, как вдохновенье,
Волнуют грудь.
Ты видишь свет в конце тоннеля –
Чудесный свет,
И будешь жить еще неделю
И тридцать лет!
*
Поезд юркнул в тоннель под Охту,
И тревога кольнула грудь.
Видишь – пялится в темные окна
Белоглазая Чудь?
Обратившись в болотную нечисть,
В огоньки и подземную жуть,
Через стекла хватает за плечи
Белоглазая Чудь.
Кто-то вскрикнет от ужаса, охнет,
Побледнеет чуть-чуть –
Затянуло наш поезд под Охту,
В Белоглазую Чудь…
ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР
Как желтый глаз задумчивой совы
плывет луна над водами Невы –
Я дверь открою в параллельный мир,
пронизанный твоим, любовь, свеченьем.
А здесь у нас по-прежнему лишь тени
испуганно взлетают по ступеням,
стучатся в двери брошенных квартир.
А здесь у нас слепой, озябший Лир
в лохмотьях старого ободранного платья,
терзаемый дождем, несет свои проклятья,
и бьет в затылок ветер-конвоир.
А здесь у нас сжигает вены яд
у принца датского, и светлые потоки
несут венок Офелии к протоке,
под жалобное пение наяд.
А здесь у нас такие вечера,
когда сойти с ума легко и просто,
когда в окно заглядывают монстры,
пытаясь дотянуться чем-то острым,
играют с твоим сердцем в чур-чура.
Мой мир сегодняшний не помнит о любви,
и зеркала в нем отражают море,
в котором утонули корабли,
а паруса их превратились в зори.
Не обманись их дерзким миражом –
те паруса растают в горизонтах,
и снова вечер, зябкий, полусонный,
развесит мрак над темным этажом,
закрыв навек твой светлый нежный контур…
ЗАДРЕМАЛ
Горлотанье в трахеях талого воздуха.
«Площадь Восстания», профиль Рахили.
Ощутить Палестину, в стае ос сдыхать,
Бормотать, как тать, на иврите и суахили.
Встряхнуться, опомниться, выйти на Невский,
Дойти до Фонтанки, встать у коней.
Поговорить бы, да только не с кем,
Молчать, словно рыба, думать о ней –
Твоя Рахиль прозябает рабыней
В чужой стране, где цветет олива.
Не суждено быть на свете счастливым
Тебе, а ей два клейма пробили
На медном ошейнике: блуд и проказа.
Истончали волосы, губы в трещинах.
Медный конь покосился огненным глазом –
Кто это рядом мечтает о женщине?
НЕ СЛЫШИШЬ
а ты не слышишь:
числа шелестят
и чешется земля в простудной хвори –
какая золотушная весна!
смешными снами занесло в неё
и все что нынче происходит с нами
зовем болезнью – доктора, врача!
грача залетного –
прохладным желтым клювом
проклюнуть боль горячки – избави!
земля уже устала от любви
от непрерывного кипенья Боже правый!
мерцающий обман нас не спасет
когда безумствует
и рвется притяженье
и невесомость возвышает дух
когда дороги обретя скольженье
вдруг исчезают – только пустота
нас разделяет
и твое дыханье
в моей ладони прорастает в ночь
в токующий рассвет в сезон охоты
и я не слышу голоса совсем
закрыв глаза – не промахнись мой егерь
одна надежда – меткий выстрел твой
вы слышали как в смерти воет птица?
нет не поет а воет и кричит
уже беззвучно но еще страшнее
чем самый жуткий зверь –
не это ли зовем
любовью смертью мукой – все едино
где страх и стыд томятся в ожиданье
не потому ль нас выгнали из рая –
в бессмертье нет спасенья от любви!
как больно мне как сладко умирая
увидеть – нет! – не царственную дверь
где будет требовать слепого покаянья
разгневанный затылок Господина –
лишь губы ненасытные твои!
* фото Зои Лавровой в студии "Вечерние Стихи"