Начало мая было многообещающе-тёплым. Наш двор гудел от девчоночьих и мальчишеских голосов, а я, одиннадцатилетний ребёнок, лежала на кровати, стиснув зубы от боли и в ужасе смотрела на свою ногу, замурованную в гипс.
- Потерпи, дочка, - взволнованно говорила мне мама, сидя около меня на стуле, - Сейчас приедет «Скорая помощь» и доктор посмотрит твою ножку.
Вскоре в нашей квартире раздался звонок и мама поспешила встретить долгожданного врача. Доктор оказался высоким, тучным мужчиной с пронзительным взглядом.
- Температуру мерили?, - живо поинтересовался он, глядя на мою маму.
- Конечно., - кивнула она, - Тридцать восемь и восемь.
- Сбивали?
- Сбивала. Аспирином. Но спустя полчаса температура снова подскакивает.
Доктор присел на край моей кровати и, приподняв мою ногу, постучал по гипсу.
- Болит?, - спросил он меня, прищурив один глаз.
- Болит, - еле слышно сказала я, едва сдерживая слёзы.
Врач попросил медсестру достать ножницы. Я поняла, что сейчас мою ногу наконец-то вызволят «из плена» и была уверена, что это действие принесёт мне облегчение. Доктор ловко разрезал гипс здоровенными ножницами и присвистнул, когда его взору предстала моя оголённая нога. Я отшатнулась, увидев, с какой скоростью отекает моя голень, увеличиваясь в размере.
- Ого!, - вздохнул врач, - Похоже, что это остеомиелит. Немедленно собирайте самое необходимое для девочки и едем с нами.
Мама расплакалась, но умчалась в спальню собирать вещи. Мне сделали обезболивающую инъекцию, затем доктор взял меня на руки и понёс по ступеням нашего подъезда в карету «Скорой помощи».
Всё, что происходило потом – я помню смутно. В больничной палате вокруг меня суетились люди в белых халатах: брали кровь на анализ, потом кутали моё дрожащее тело в холодную простынь, намоченную, судя по запаху, в уксусе. До меня долетали разноголосые обрывки фраз:
- У девочки сепсис крови... Рентген быстро... Двустороняя пневмония впридачу... Готовьте операционную...
Сквозь туман, застилающий всё перед моими глазами, я какое-то время искала маму, пока не впала в забытьё... Мне казалось, что я лежу на траве, покрытой утренней росой. Моё тело слегка знобило и будто покачивало в гамаке - сыром и неуютном. Надо мной возвышался ангел. На мгновение мне почудилось, что я видела его не впервые. На нём были белые хламиды, а лицо, черты которого я никак не могла разглядеть, обрамляли белокурые волосы. Ангел плакал – я это чувствовала. На мои руки падали тёплые, так похожие на человеческие, слёзы.
«Я умерла.», - решила я, но ни страха, ни отчаянья не испытала. Напротив, мне было хорошо. Боль больше не тревожила моё измученное детское тело. Мне хотелось дотянуться до руки ангела, взять её и сказать:
- Не плачь. Мне хорошо.
Но, как я ни старалась, губы не повиновались мне. Казалось, что они сшиты между собой ниткой и я бессильна разорвать её.
Неожиданно я услышала звук, похожий на лёгкий удар, справа от себя... Потом ещё раз... И я, раскрыв глаза, повернула голову в сторону этого звука. Я увидела наполовину распахнутое окно и ветку яблони, бьющуюся о раму.
- Не замёрзла?, - раздался рядом незнакомый мне голос.
Я перевела взгляд и внимательно посмотрела на мужчину, стоящего передо мной.
- Ты меня пока ещё не знаешь, - улыбнулся он, - Зато я знаком с тобой. Я твой лечащий врач и зовут меня Александр Адольфович. Болит что-нибудь?
- Немного, - махнула я головой, разглядывая комнату и кровать, в которой лежала.
- Ты в реанимации. Ножку твою прооперировали. Теперь всё будет хорошо., - успокоил меня доктор, видя моё волнение.,- А сейчас посмотри, кто к тебе пришёл.
Александр Адольфович открыл дверь и я увидела маму. Она улыбалась и смахивала слезы со щёк. На маме был белый халат и её светлые длинные волосы падали на плечи.
- Пока ты была без сознания, - доброжелательно сообщил врач, - она была рядом.
Мама наклонилась ко мне, взяла меня за руку и слегка сжала мои пальцы.
- Как я волновалась за тебя, - прошептала она.
- Так это была ты, мамочка!, - восторженно вскрикнула я и, уткнувшись лицом в её пушистые белокурые волосы, засмеялась так, как и должен смеяться выздоравливающий ребёнок.
2008 г.