В такой крошечной жизни — такая большая ошибка;
Не иметь ничего и попасться, как на удочку рыбка.
И часами сидеть в тёмной клетке, в железных прутах
В одном лишь зелёном домашнем халате впотьмах.
Жизнь — глупа (в последние месяцы, годы казалось)
Пока от беспечного мира совсем ничего не осталось.
Двадцать два — пусть красива, но не дали ей боги ума,
И до прошлого года девчонка была абсолютно нема.
Тупой шум, мерный шаг и пламя дико всколыхнулось,
Будто тихо говоря, что наконец-то существо вернулось.
Как в адской жаровне, горели и щёки, и бренное тело,
Которое от жутких мучений и льдом, и огнём онемело.
По глупости девушка смело рычала, сочилася ядом,
Кляня мир на чём свет стоит, грозя расправой и адом.
Смеялся он, вторя слова в безжалостно дерзкой манере,
Реша поучаствовать в детской весёлой, забавной афере.
— «Опомнись, очнись, подымись, дорогая малышка Анат!
Два бога великих, девица, тебя без труда ублажат!
В Нижний Мир низвергнут Баал, твой любовник и брат,
Заключён он ловушкою Мота в священный квадрат.
Ты же, глупая, в жизни смертей сотни лет всё купаешься.
Глупых смертных людей, как все боги, ты не чураешься.
И бессильная кровь льётся реками, будто Нил разливается,
В то время как Астарта со мною, Сетом, браком сочетается».
Небожественная плоть с треском и криком, и болью рвалась.
За братом, за местью, за счастьем с колен Анат поднялась.
Пламя дурело, ветры завыли, и железная клетка облезла,
Сет рассмеялся — богиня исчезла.