Целует его девчонка
Которой записки писал.
Ее нежное имя Аленка
Никогда он не забывал.
Она была рядом. Она – его Алена. Она обнимала и целовала его и все спрашивала куда он так надолго пропал. А он, в полной растерянности, держал ее в объятиях, любовь всей его жизни, и чувствовал сладкий мед ее губ, аромат ее тела и запах любви…
Заходило солнце и вместе с ним она исчезла из его рук, растворилась на глазах, а он все твердил: Алена, Алена, не уходи, не исчезай, Алена!
Бешено заколотилось сердце и он проснулся…
Это был сон, который снился ему каждую ночь.
Он поднялся. В душе была пустота и злоба.
Пустота от того, что рядом не было любимого человека, а злоба от бессилия и одиночества…
В ноздри ударил запах параши. Шли уже десятые сутки пребывания в карцере. Он закурил и отковырял кусок хлебного мякиша от стены, засунув два пальца в появившееся углубление и достал фотографию. Ее фотографию.
Алена, Алена.
Она глядела на его с нежностью и любовью. Сладкой болью дрожало сердце.
Алена, Алена… ведь только в ней была вся его жизнь…
Послышались голоса и начали открываться камеры. Это была профилактика для нарушителей режима. Пробежка до прогулочных двориков по продолу, на котором стояли люди с дубинками в масках. Они били всех подряд. Но самый ужас был в том, что после этого надо было снова возвращаться в камеру.
Не беда, что на спине остались два кровоподтека, думал он, входя обратно в карцер…
На полу лежала порванная во время обыска фотография, а рядом человек в маске смеялся во все горло и говорил: «Что, девочек захотелось? Вон твоя шлюха валяется, можешь любоваться».
Он повернулся.
Глаза налились кровью и слезами.
Рука сжалась в кулак, который сильно и точно ударил в глазной разрез маски. Брызнула кровь, но он этого уже не видел.
Свет померк в его глазах от дубинок, обрушившихся на голову…
Он лежал на цементном полу окровавленный, но спокойный и удовлетворенный. Он знал, что ночью во сне он опять встретит Алену и боль утихнет. Ведь только она могла вылечить его душу.
Он жил раз семь, а может быть и больше.
Летели вспять столетья, времена,
Но только оставалась нить из шелка
Любовь его – ее душа.