(Поcлeднее время?)
Зов перелётной стаи
небесный свод хмелит.
Hа солнце пыль, блистая,
летит из-под копыт
на шерсть коров усталых,
что грузно вдоль плетня
и спаржи капель алых
бредут на склоне дня.
Меж рогами светило Эллады,
луч ласкает могучую грудь,
Минотавр, лишь зачатья услада
есть твоя ненасытная суть?
Взрываются скорлупки,
наследников не счесть,
вино искрится в кубке,
и на прилавке честь.
Корона или тело,
клад, Нибелунгов власть,
ничто не уцелело –
в боль обернулась страсть.
Обветшали и чувства, и нравы;
затянулась и рана-мечта.
Кто сегодня оценит по праву
рукоять боевого меча?
Так от шатра Ахилла,
когда-то, в мир теней,
отец, теряя силы,
гнал вороных коней.
Сегодня в колеснице,
напялив шлем златой,
спeшат на рынок с птицей,
из ратуши домой.
Что ж осталось от древних народов,
проросло к нам сквозь тысячи лет:
слово Вульфилы - библия готов
и античных пергаментов свет.
Elisabeth Langg;sser Sp;te Zeit
Das hohe Luftmeer, trunken
von wilder G;nse Ruf,
in grauem Gold versunken
bis ;ber Haar und Huf
die K;he, die an Hopfen,
an Pfaffenhut vorbei
und roten Spargeltropfen
hinwandern zwei und zwei.
Zwischen kretischen H;rnern die Sonne
und ein Gl;nzen von Bug zu Bug.
Minotaurus, der zeugenden Wonne,
Ach, wann ist es genug dir, genug?
Die aufgesprengten Schoten,
geb;ren fort und fort,
im Schlaf wird angeboten
der Nibelungenhort.
An Flut und Staub verhandelt
sind Krone, Ball und Ring
und schon in Schmerz verwandelt
und Abschied jedes Ding.
Ach, wer weiss noch, wie schnell sich verh;rtet
eine Narbe, und wie es geschah,
dass die Lust sich nicht anders entwertet
wie ein Schwertknauf in Upsala?
So lenkte schon vor Tagen
aus des Peliden Zelt
der Vater seinen Wagen,
und fuhr ihn aus der Welt,
wie heute Holz und R;ben
ein Mann im Goldhelm f;hrt.
Die Frucht ist gutgeschrieben,
die Bitte ward gew;hrt.
Und was bleibt uns von Griechen und Goten
als in Upsalas Fenstern ein Schein:
Eine Saat pergamentener Schoten
und die Ulfilasbibel im Schrein.