Пустить себе пулю в лоб… Но нету ни лба, ни пули…
Нет пороха в пороховницах… Синицы в ладонях нет…
В колодцах все журавли… Рыбки в пруду уснули…
Лишь квакает в тишине какой-то шальной поэт.
Луна освещает лес – чащобы и буреломы.
На серебристых ветвях сношаются голоса.
И дома отнюдь не все. Особенно, если дома
осталась только кукушка, повисшая на часах.
Один голубой вагон днями сидит в болоте,
пробираясь ночными окопами, пока пассажиры спят.
Им снится какой-то чувак на списанном вертолёте,
который везёт эскимо. А может – тротил и яд.
Война давно отгремела. Повесили всех на ёлку.
Наши, естественно, выиграли. Иначе не может быть.
И только один Чебурашка, лежащий на верхней полке,
ушёл навсегда в партизаны, поклявшись за всех отомстить.
Он слышит ушами чуткими, как где-то петарды хлопают.
Начищая игрушечный маузер, он знает – кругом враги.
Крыску Лариску заперли в виварий, студентам на опыты.
Гену – братское сердце – пустили на сапоги.
Чтобы слегка забыться, он тяпнет чайку с ромашкой.
Пулемётные ленты накрест, полные леденцов.
Влезет на самую главную высокую телебашню.
И все увидят мокрое плюшевое лицо.
Расскажет о том, что каждому в лучшее, всё-таки, верится.
Что к приключениям новым спешит голубой вагон…
А люди заметят только, как дождь леденцовый сеется,
и собирать халяву сбегутся со всех сторон.