Александр Тимофеевский

Валерий Липневич
 
О А.Тимофеевском
I. АЛЕКСАНДР ТИМОФЕЕВСКИЙ. Песня скорбных душой. М., "Книжный сад", 1998, 208 стр.
"Один сумасшедший - напишет, / Другой сумасшедший - прочтет" - строки из стихотворения, вынесенного в эпиграф и напечатанного еще раз внутри книги. Строки, повторяющиеся в каждой строфе, вдалбливаемые как припев, пригодный для всех времен и народов. Уточняют время и место две строки под занавес: "И сразу окажется лишним - / Овации, слава, почет..." Все это стало лишним (невозможным) только в нашей, сегодняшней литературной ситуации, когда общественно ориентированное, хотя бы по устремлениям, занятие литературой - престижное, государственное - превратилось в личное дело. И в качестве такового незамедлительно деградировало до невротического самовыражения. Формула Фрейда ("поэт - самоизлечивающийся невротик") стала работать с полной нагрузкой именно на вторую ее часть. Тем самым совершилась внешне невинная, но существенная подмена: невротик - поэт. Следующий шаг из круга малой психиатрии в большую оказался вполне естественным: сумасшедший - поэт.
Сегодняшняя литература, особенно стихотворная ее часть, удручает обилием юродивых, убогих духом - на любой вкус. Им не нужна широкая публика со своей славой и почетом - она их пугает (испуг прячется за презрением к читателю, часто декларируемым). В результате даже талантливый невротик движется не в сторону самоизлечения и общественного признания, а все глубже в раковину самого себя. Тут уж и речи быть не может ни о какой "утверждающей мысли о новых ценностях". Любопытно, что в послесловии Ю. Кувалдина сочетается романтическая апологетика вечного движения с тоской по утверждающим мыслям. Это косвенное свидетельство, что дух разрушения и отрицания уже несколько притомился.
Ю. Кувалдин представляет Тимофеевского как одного из сумасшедших поэтов, которые сами знают, что они сумасшедшие. Название книги также призвано подтвердить этот тезис. Хотя, как мне кажется, в случае с Тимофеевским говорить о некой "органической" скорбности не совсем точно. Это подтверждают многие ясные и чистые строки, от которых веет свежестью и здоровьем. Ну и к тому же он автор - пусть в этом качестве и неизвестный для большинства - "Песенки Крокодила Гены", безусловно адаптирующей к реальности. Быть веселым в день непогожий, противостоять, настаивать на своем - это вечный путь жизни. Не зря песенка из детского мультфильма на памяти у всех у нас.
Даже в предельно "скорбных" стихотворениях энергия самого стиха создает в итоге противоположное настроение. Можно сказать, что печаль поэта бодра, а радость меланхолична и в этой эмоциональной двойственности заключен секрет его обаяния. Возможно, было бы точнее назвать книгу - "Песня гневных душой". Песня непрестанно, пусть и без видимого успеха, долбящих стену. В конце концов стена рухнула и погребла их под обломками. Ситуация шестидесятников очерчена достаточно точно (стихотворение "Письмо шестое", помеченное 1992 годом). Но корпус книги составляют стихи, написанные в советскую эпоху. У поэта нет сомнений в своей исторической правоте.
Я разминулся со временем,
Такой анекдот, господа, --
Я в правильном шел  направлении,
А время пошло не туда!
Поэт, как стрелка компаса, всегда показывает подлинное направление. Но гнев его -от торопливости, от невозможности сразу подчинить объективное субъективному, навязать миру свою волю. Образчики "интенсивного монтажа" (по формуле самого поэта) - схватить как можно больше разного и во что бы то ни стало удержать - пример волюнтаризма чистейшей воды: творческое преображение мира подменяется механическим сочетанием его фрагментов. Подлинные удачи - стихи философски-отрешенные, психологически точные, лаконичные. Одно из лучших - "На проспектах твоих запыленных". На нем построил свои размышления и Ю. Кувалдин. Когда он утверждает, что Тимофеевский - поэт нового времени прежде всего потому, что не печатался, это звучит неубедительно. А. Тимофеевский - поэт своего времени, отношения с которым в силу остроты взгляда и максималистской нетерпимости сложились только так, как могли сложиться.
Ибо кризис советской системы - это прежде всего кризис романтизма, тьма низких истин в итоге развенчивает нас возвышавший обман. Впрочем, это не влияет на закладку фундамента нового обмана. Сумма свободы, как уже давно замечено, практически постоянна во всех обществах. Достаточно вспомнить об афинской демократии, окруженной плотным кольцом рабов. Нам дарован лишь призрак свободы - как постоянный импульс движения от старого рабства к новому, еще более изощренному, периодически выпрягающего одних и впрягающего других в перегруженный воз человеческого существования. Мы тянемся к новизне содержания, но обретаем лишь новизну формы. Постоянство мира неисчерпаемо разнообразно.

Новый мир,1998,10