Знаешь, можно, наверно, шкатулку открытого сердца
Перебрать, чтобы выбросить то, что копилось давно:
Николая с Алешей, и пепельно-серый Освенцим,
И соленую речь мандельштамовских скорбных длиннот.
Я пойду по дороге, кидая в ладони обочин
Бриллианты княжон, Мандельштама черничную боль.
В синеву закричит деревенский обдерганный кочет,
Замотается дым на ветру над кирпичной трубой.
Отделить, перебрать...Переборы вдали, переборы.
Голоса, будто пчелы, звенят в золотистой пыльце.
Помнишь, мальчик Алеша, затылки сестер и проборы,
И высокие вышки, берущие их на прицел?
Перебрать, отобрать...Обручальные кольца и косы,
Голоса и фамилии, жизней тугие хребты.
Умирает в Освенциме тощий замученный Осип.
Догорает у Ганиной ямы живая Хатынь.
Разобрать, перебрать...переборы вдали, переборы.
Кандалы, колокольни, звенящие связки ключей.
Завалился за крышку шкатулки какой-то заморыш,
Черноглазый Алешка - хромой, сумасшедший, ничей.
Я бросаю монеты на скорбной российской дороге,
Подбирает прохожий, проезжий, замотанный люд.
Переборы вдали...у мальца заплетаются ноги.
Нам куски пирога и краюшки бабенки суют.
Не пустеет шкатулка. Неведомо, где заночуем.
И шаги, будто сердце, стучат: тишины, тишины.
Переборы вдали..."Мы живем, под собою не чуя..."
Повторяй же, Алеша:"...собою не чуя страны".