«Золотая осень» - работа автора, холст, масло, 55х65
ОСЕННИЙ ИССЫК-КУЛЬ
В простор и синь вплетает осень тихо
Свой сладкий шёпот, травами шурша;
Лишь на кустах бушует облепиха,
Как осени мятежная душа.
Набег волны овит молочной дымкой,
Как будто волны, замыслы тая,
Ползти устали пенною улиткой,
Подкрадываться тайно, как змея, –
С подспудным гулом так идут на берег,
Как будто в сон врывается орда…
Что – осень? Мир, который сам не верит,
Что в нем вершится что-то навсегда.
ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Я объяснять тебе не стану вовсе,
Ты не поймешь, наверно, никогда,
Зачем на берег бережно выносит
Свои дары свободная вода…
Я по утрам брожу в песке босая
И сонных рыб ищу на берегу,
И о тебе не думать не могу,
Когда обратно в море их бросаю…
Необъяснимо — чья и в чем вина:
Безбрежных душ непонятая щедрость…
Когда дары отдаривают нам,
То это так похоже на отмщенье.
Хотя б за то, что мой нелепый дар —
Моя любовь —
В тебе не безответна,
Я не хочу, чтоб понял ты, куда
Я ухожу бесшумно до рассвета…
СЕНТЯБРЬ
Кленовый лист, как будто красный лебедь,
Вожак, еще не признанный молвой,
Летит над парком под щемящий лепет
Всех ветерков, стреноженных листвой.
Еще зима и осень — за горами,
За самым дальним розовым хребтом.
Но лист нетерпеливый догорает,
Флаг перемен —
Не знающий о том…
Кому-то надо первым на планете,
Зимы не зная, рваться в путь, к весне.
Вот почему тревожный красный лебедь
Один плывет в небесной глубине…
ОБНОВЛЕНИЕ
Почему-то желтые листы
У осенних крон, у книг старинных, —
Посреди житейской суеты
Вечный отсвет первородной глины,
Из которой вылепил огонь
Суламифь, округлую, как пламя,
И вождей, глядящих далеко,
И рабов,
И все, что стало нами, —
С разумом, могущим повелеть,
С вожделенной рабской страстной кровью,
С языком, где часто слово Смерть
Сопрягаем с золотом, с любовью…
Желтая летящая листва.
Мир новорожден на самом деле!
В древних книгах старые слова,
Познанные вновь, помолодели, —
И судьбой, и смыслом не таким,
Может быть, наполнены сегодня…
Нам глядеть на мир из-под руки, —
Жизнь, что просто вдаль ушла, — угодно:
Прошлое ли, будущее — даль,
И глаза рукой от солнца застим…
Золотая зыбкая печаль
Освещает мир в минуты счастья;
И, от мягкой нежности смугла,
В эту осень снова стану глиной,
Чтоб в твоем огне сгореть смогла —
И твоей родиться половиной…
***
Нежность невыразимая…
Словно под снег — озимые,
Прячу под внешней черствостью
Нежность почти девчоночью…
Совестно! — первой проседью
Русая прядь помечена.
Прежде казалось — с осенью
Юность моя повенчана,
Младость моя дождливая,
Засуха ранней зрелости…
Быть невпопад счастливою?!
В прелести — запах прелости:
Листья прельщают золотом,
Только притронься — падают…
Зелено — значит молодо.
Золото пахнет ладаном.
Смейся над этой осенью,
Нежностью неуместною!..
Все утешенье — озимью,
Может, взойду над бездною…
ЗАВТРА
Вся жизнь умещена
В коротком слове — «жду».
Когда б не навсегда!
То было бы прекрасно:
Как обморок стрекоз, застывших на лету,
Как круглый холм крутой под платьицем атласным…
Дистанция надежд,
Чем полон каждый дом,
Ты сутью коротка,
Вся — предвкушенье счастья!
Отринув здравый смысл,
Мы делим жизнь на части —
На миллионы «жду», —
И все рекорды бьем!
Во имя светлых дней,
Что нам в мечте маячат,
Мы распинаем день сегодняшний земли…
Была б природа нам подобна —
Не иначе б,
Пожизненно
Детей под сердцем мы несли!..
ТРЕЗВОН
Всегда на дне больших речей
Осадок мутный, привкус медный…
Свергают колокол в ничей,
Когда трезвонит он от ветра.
Слова… Круженье головы.
Слова… В глазах — мираж затона.
И горьким соком трын-травы
Пропахли губы и ладони…
Ты говоришь, что север дик,
Зима длинна, дороги дальни…
Что как больной медведь — один
Живешь в глуши чужих преданий,
Что там, на севере, цветы
Растут на небе сквозь метели,
Что мне сорвать их хочешь ты,
Пока они не облетели…
Ты говоришь, что я смугла,
Что азиатка я, чудачка,
Что море я зажечь смогла б
И как коня угнать удачу…
Слова — сомненья хрупкий лед.
Слова — знакомый привкус меди…
О чем там колокол поет?
О пораженье? О победе?..
***
Так пристально вглядываюсь в тебя,
Как зверь стережет добычу…
В осколки зрачки твои мир дробят,
Он солнечен и коричнев;
Такое бывает, когда листву
Опавшую крутит ветер…
Как мало я верила волшебству.
Как много жила на свете!
И нынче, под вечер своей судьбы,
Учусь колдовать, и страшно;
Наверное, так же страшно слепым
Прозреть лишь на миг однажды…
ЧЕРВИВОЕ ЯБЛОКО
Опять упало яблоко в траву.
И стук как вздох, как будто кто-то хочет
Сказать, – мол, там, в румяной оболочке,
Я потребляю! – стало быть, живу…
Он весь сосредоточен на среде
Дающей жизнь ему, простому червю,
Ведь здесь он царь, в своём мирке,
И чернью
Он станет лишь вовне – уже в нигде…
Под оболочкой сфер небесных жив
И человек, покуда весь – вниманье
К своим делам, к разливам ждущих нив,
К тому, что кормит, поит, тешит, манит…
Среда! – точи с рожденья и по гроб,
В трудах свой путь прокладывая слепо.
Ты царь ещё! – пока не грянул с неба
Твой шар земной, тобой обжитый плод,
Твоя среда – огромна и добра,
В саду Вселенной – яблоко меж прочих…
…Эфир на войнах вновь сосредоточен.
Наверно, осень близко у двора.
***
Долгой осени мёд хмельной
Цедит в душу печаль забвенья…
Листья кружатся день-деньской,
Лето вызвав на откровенье,
Чтоб оно проболталось вновь
Птичьим криком, шальной зарницей…
Будоражит тревога кровь,
Подбивая со стаей слиться,
Или просто тепло из стен
Манит в свет напоследок выйти...
Только кажется всё – не с тем
Повстречалась под шелест листьев,
И не с этим, и вновь – не те,
Хоть и славные, в общем, лица…
В скоморошечьей маете,
Пропадая, кружатся листья.
Сколько шатких и валких здесь!
Как нам выжить в повальном пьянстве?
Мир, уже обнажённый весь,
Сделал ставку на постоянство:
Всё продует, увы, – на кон
ПрожитОе поставив сразу…
…Всяк чужой на пиру времён.
Лишь в похмелье проснётся разум.
***
В преддверии обещанной зимы –
Шестидесятой! – пыльной и бесснежной,
Вдруг вспомню неожиданное: мы
Несли в душе пронзительную нежность,
Ломали все устои,
Как метель
В свою судьбу врывались чистотою…
Под надоевшим солнцем сникла ель,
Пропахла гарью уличною хвоя.
Побиты молью шубы все в шкафу.
У всех пальто, увы, протерлись локти…
Как будто жизнь уже внесла в графу
Убытков
Все, что скучных будней против…
Я встретила сегодня по пути,
Спеша на рынок,
Старого знакомца;
Вдруг стало ясно:
Некуда уйти
От пыльного задымленного солнца,
Что мы уже состарились под ним
И всё забыли, что могло случиться…
Кто говорит, что жизнь людская мчится?
Она всего лишь тает, словно дым…
КАЧЕЛИ
Неужели не слышишь меня?!
Молчаливо сжимаюсь в комочек.
Вновь душе не достало огня.
Снова в снах не осталось пророчеств.
Словно вянущий сморщенный плод,
Не отринувший ветки осенней,
Даже маятник ветра в полет
Превращаю мечтой воскресенья…
Но какое там! — взлет —
И опять
Вниз —
И оземь из звездной купели…
Мы привыкли с рождения спать
На качелях своей колыбели;
Нас учили с оглядкой идти
И былым настоящее мерить;
Для того, чтоб увянуть, — цвести,
Чтоб потом разувериться — верить…
Но в младенчестве падала я,
Раскачав свою зыбку, когда-то;
На качелях земных бытия
С той поры я незримо горбата;
Значит — снова не страшно упасть:
Можно все, если поздно беречься!..
Голой кроны осеннюю снасть
Ветер рвет — и попутный, и встречный,
Учащая качелей полет
И со взлетом паденье смыкая…
С ветки падает высохший плод.
И уже не тебя окликаю.
***
… Как осень не любить!
Вся наша сущность – в ней:
И слякоть, и дожди, и вновь – сверканье красок.
Всё осенью – ясней, прощальней и больней.
Пора прозрений… Нет! Пора срыванья масок.
В июльскую жару и революций нет,
И жаждущих взойти – на трон ли, на Голгофу…
Для страсти нужен мрак, чтоб в нём взорвать просвет,
И сумрак, чтоб в толпе маячить жёлтой кофтой.
Всех озарений свет – вовне учебных стен.
Чтоб вдруг прозреть в хандре – нарвись на оплеуху…
…На плачущем окне, как на сыром холсте,
Запечатлён паук, что пеленает муху,
Баюкая её, так вкрадчиво гудя,
Что, ошалев, она блаженно щурит глазки…
Прозревший взгляд найдёт и в капельке дождя
Крушенье вечных тайн, предавшихся огласке.
Спасибо пауку: он мне разгадку дал
Ко всей моей судьбе. Дождю – спасибо тоже…
Как осень не любить!
Прощальный луч упал,
Раздвинув шторы туч,
Чтоб день мой подытожить.
МАТЬ
Так много видеть, — так немного знать.
Знать все — и видеть только пустоту…
Я в мир сынишку за руку веду,
Лишь потому, что я ребенку мать.
Куда веду — не спросит он, малыш,
Он видит все, не зная ничего…
Я знаю все…
И я веду его
В пустой провал, в зияющую тишь…
Так вырвите из рук моих дитя!
Я мать ему,
И потому страшна
Мне эта даль, в которой нету дна,
Где только ветры вечности свистят…
…Как больно быть разумным в этот век
И любящим,
И только тем живущим!
Своей ли волей грешен человек,
Уже поправший рощи, пущи, кущи?..
Я — мать ему…
***
Господи, дай мне силы
Дожить до такого дня,
Что всё бы, о чем просила,
Сделал Ты для меня:
Сделал бы алчность мнимой
Даже для дураков,
Любящего – любимым
Без долговых оков.
Слово – поющим только
Радость и жизнь в любви,
Братство людское – стойким
Вовсе не на крови,
Мудрого сделал правым,
Видящего – вождем,
И увенчал бы славой
Матери каждой дом…
Господи, дай мне силы
Ждать этот день, любя,
Вымолить – пусть для сына,
Если не для себя…
***
Парк увешан, как бусами, светом.
В этом свете чернее стволы.
Отсыревшим коричневым пеплом
Заметает глухие углы.
А давно, и как будто бесцельно
Меж деревьями бродит старик,
То листвой своей палкой зацепит,
То, ссутулясь, заглянет в арык…
И свиданий не будет до марта,
И пирушки умолкли давно…
Но бутылки забытые надо
Сдать кому-то в обмен на вино,
Чтоб осколки не ранили пятки
Босоногих весенних ребят…
Не стыдясь, но немного украдкой
В старой сумке бутылки звенят.
А буфетчица, в чайной скучая
Да серчая, что дождь не утих,
С ним поделится хлебом и чаем,
И вино разольют на двоих…
Даст и мне эта осень отваги —
Быть собой не стыдясь, не скорбя;
Даст испить мне целительной влаги
За детей, стариков и тебя…
ХРИЗАНТЕМЫ
Куст хризантемы… Что за грустный звук?
Хруст близкой темы… Или пусть — измены
Иным цветам…
Из ослабевших рук
Последний летний луч скользнет мгновенно.
Пропало лето. В белых лепестках
Уже сквозит снегов грядущих замять.
Почти зима. Почти что смерть и прах…
Почтим в кристаллах дней остывших память.
Как тень цветка — без запаха, белы,
Бесплодны и бессмертны в то же время,
Цветы зимы.
Последние балы
Несут кусты, как призрачное бремя...
Отплясывайте в пачках лебедят
Смешные длинноногие подростки,
С усердием взбегая на подмостки
Под осени приценившийся взгляд;
Танцуйте — только это вам к лицу:
Вам не грозит удушливая дряхлость…
Закат румяный яблоками пахнет.
Куст хризантемы, первый снег станцуй!
И объяви с подмостков: «Первый снег».
И отмени законы притяженья:
Пусть снег с земли начнет скользящий бег,
Рассыпавшись от головокруженья;
Пусть будет пуст запас, текущий с уст
Всех объяснений этому явленью…
Зимы и лета девственный союз:
Куст хризантемы,
Свето-представление…
ОСЕНЬ
И плеть винограда еще зелена,
И в сумерках пахнет настоем крапивы…
Я знаю, что сжаты и убраны нивы.
Бог с ними!..
Да, знаю, что я не юна,
Седа и в морщинах…
Но взгляд мой пытлив,
И зелен, и весел, и солнцем расцвечен…
О, что мне до сирости пастбищ и нив,
Коль думой о вечности очеловечен
Наш мир —
Беспорядок времен и страстей,
Что в схемы нельзя уложить и природе…
Ребенку послушному сытно везде
И сиро тому, кто другим неугоден…
Бог с хлебом насущным! —
Люблю и ценю
Но лишь потому, что его не в достатке…
Запрячу в берет поседевшую прядку
И — юной любовью весь мир одарю!
ПЯТОЕ ВРЕМЯ ГОДА
Стираются границы дня и ночи
И солнце не уходит со двора,
И равносильно смерти многоточье
На полпути уставшего пера…
Приходит вдохновение нежданно,
Оно — болезнь, прозренье, слепота…
Оно тебя не спросит, как ни странно,
Когда прийти и увести куда.
И с ним впросак попасть бывает просто:
Порой в душе порхают мотыльки,
А за окном крадет поспешно осень
Последних листьев медных пятаки…
Дарует вдохновенье нам природа,
Переплетая явь и миражи.
Оно само как будто время года
Приходит и уходит из души.
Одним несет строку, другим — виденье,
Что обрастает плотью в чертежах…
И только там бесплодно вдохновенье,
Где ни о чем не молится душа.
Но, даже долгожданное, нечасто
Оно приходит, спутав все дела…
И, боже мой, порой вот это счастье
Смахнем с души, как крошки со стола…
Нельзя переступать через природу.
Ведь как бы ни была она добра,
Уйдет навек такое время года,
В котором суждено не умирать,
Что тихий путь твой знаком звездным метит —
Полетом поездов в блокаде стуж…
Как много полустанков у столетий,
Засыпанных листвой опавших душ!
ДЫМ
Идет зима — завеса дымовая,
Скупая похитительница звезд…
Но без огня ведь дыму не бывает?
Идет зима и тянет дымный хвост.
Беззвездно. Беспросветно. Безысходно
Впечатан в серый дым квадрат окна…
Я лишь об этом думаю сегодня —
Что не бывает дыму без огня.
В груди снежок, спрессованный, тяжелый,
Застыл он, кровь по жилам леденя…
Затоптан в снег упавший с ветки желудь
И это очень мучает меня.
По лестнице, без шапки —
Вниз, под крупку, —
Со снегом вместе желудь зачерпну…
Лежит в горсти — литой,
В шеломе хрупком;
Его теперь уже не зачеркну
Ни в памяти придирчивой, ни в жизни:
Он тоже — часть нерадостного дня.
Оттает он, весной распустит листик,
Ведь не бывает дыму без огня!
Прощай же,
Припозднившаяся юность,
Скользни, как желудь, ветку накреня…
Весной на миг лишь осень обернулась.
Но дыму не бывает без огня…
***
Только в сумерках скажешь: как солнце нещадно палило…
Только в сумерках вспомнишь утраты ушедшего дня.
В это время охотников вечность проносится мимо,
За собой оставляя тревожное эхо огня…
Только в сумерках ноша добытого за день весома.
Только в сумерках тянет к уюту земного костра.
Лишь тогда понимаешь: набить невозможно оскому
Утоленьем не голода — жажды любви и добра…
Только в сумерках утро оценишь, а, может, осудишь,
И узнаешь, как чувства лепили тебя и вели;
И горячую розу в стакане с водою остудишь,
Чтоб грядущие миги ее ароматом цвели…
Только в сумерках бросишь ловить уходящие тени.
И под лампой настольной,
В спасательном круге тиши
Прозреваешь в утратах земные черты обретений,
И восход не торопишь,
Что зреет в закате души:
Долго в сумерках бродишь —
В потемках,
В поземках,
В потомках…