Курсистка-ночь, платочек с монограммой
у самых губ – он не прикроет бледность.
Федор Михайлович! Простите, сколько лет нас
еще тревожить будет эта дама?
И сколько времени еще нам будут сниться
худые лица бедных и униженных,
процентщицы унылая косица –
мышиный хвост, что топором острижен ей?
Шарманка у Пяти Углов и тонкий
девичий голос городских романсов.
Владимирская церковь. Под иконкой
кто там заламывает руки в трансе?
Лица не видно нам отсюда, только тише,
прошу Вас, не мешайте встрече с Богом!
А вот монашек в темной полунише –
Алеша, милый! Не суди нас строго…
Шуршат пролетки под окном и сыщики
свистят, пытаясь разогнать туманы.
Как можно жить с фамилией Фердыщенко? –
незваный гость касается дивана, –
довольно странно, отчего бы им буреть?
Вот этим двадцатипятирублевым!
Вы здесь намерены платить? Я нет!
Конечно, нет. Прощайте, одним словом.
Федор Михайлович! Голубчик! Как Вам ныне
стоять у станции метро, врастая в камень?
Все та же ночь-курсистка рядом стынет
в своем пальтишке, комкая руками
исплаканый платочек и вздыхая,
бредет неспешно на Кузнечный рынок,
а жизнь в сим городе по-прежнему такая,
что даже памятник клонится, словно инок.
Неоспоримо – это тяжкая работа
в Санкт-Петербурге слыть за идиота!
* фото автора