«Ведь он не понимает, что с ним происходит.
Программа требует нечеловеческого, а созна-
ние тщится трансформировать это требование
во что-то хоть мало-мальски осмысленное».
А.и Б. Стругацкие. «ЖВМ».
«Открыла дверь девица, на которой ничего не
было, кроме кокетливого кружевного фарту-
чка и белой наколки на [рыжей] голове. На
ногах, впрочем, были золотые туфельки. Сло-
жением девица отличалась безукоризнен-
ным и единственным дефектом её внешности
можно было считать багровый шрам на шее».
М.А. Булгаков. «Мастер и Маргарита».
А Гений-злодей, получив «детонатор»,
Пытается мной овладеть,
Построив свой собственный уж архиватор.
Но зря там пришлось попотеть:
Без кода залезть в зазиповку не может,
Не ждал Гений этой беды.
А взламывать будет – меня уничтожит,
Напрасны тогда все труды.
Промучившись с «блямбой» без нужного кода,
Решил запасной вариант
Устроить себе Сатана-воевода,
Имея на это талант.
Юркольцин всё время, ну, о-очень старался
Чтоб «крюк» мне вогнать глубоко.
Какой же «рыбак» там за «удочку» взялся?
Геннадий же был далеко!
Та роль безобразная – мучить мальчишку,
Пинками его уминать
В Прокрустово ложе того «чучелишка»,
Каким я был ДОЛЖЕН здесь стать,
Досталась Геллене. Её «Капитаном»
И «Обручем» здесь я зову.
С красой Афродиты, с причёской каштаном
Представшею мне наяву.
Когда был район «Малыша» обнаружен
(А был пятьдесят первый год),
То стал «надзиратель» ещё ему нужен –
И Гелла в работу идёт.
И вот под Рукинском родилась девчонка
У рыжей мамаши своей.
Душа же – андроид с программою тонкой,
Их мог создавать чародей.
И вот, разогнавшись на велосипеде,
Врезается Гелла в авто.
На скорой к врачам пострадавшая едет –
И прямо к хирургу на стол.
И ей под гипнозом «налобный транслятор»
Вшивают, сиречь – «третий глаз».
А «нитки» врачей – то его активатор,
Но он – в подпространстве как раз.
Зачем он затеял то сложное дело?
А Думова Майя «его»
Строптивость свою проявить уж успела,
Не видную в ней до того.
Не знаю я, что за «крючок» у Геллены,
Но мне её искренне жаль:
Нужны ей душевные силы Селены,
Чтоб «выжать» ту злую педаль.
С одной стороны, Малышу не случайно
Дана, как «бездушный металл».
С другой стороны, Гелла рыжая – тайна,
Которую я разгадал.
Она – человек. И, конечно, не надо,
Как истовый чёрный монах,
Искать сатанинское пристальным взглядом
В её совершенных чертах.
Здесь важно: у той, у Булгаковской Геллы,
И этой Геллены, моей –
ХОЗЯИН ОДИН. И хоть прелести белы,
Но не позавидуешь ей!
А делает нас – и её, – автоматом
ШЕСТАЯ система в мозгу,
Когда ни любить, ни «облегчиться» матом
ПО ВОЛЕ СВОЕЙ не могу.
Наверно, не спроста «помечена» шрамом
(Из детства пришёл этот знак),
И шрам не случаен на деле на самом,
А слуг своих метит он так.
Не мне разбираться в синкретике тонкой,
Но вряд ли случайно здесь то,
Что эти приметы в обоих девчонках
Совпали почти на все сто:
Прозрачненьким кружевцем стройное тело
Прикрыв, на гулянках она
Любила, поддавши, игриво и смело
Плясать иль со мной, иль одна.
Коль платье с разрезом – разрез «до разрезу»,
А вырез в спине – прямо «до…».
Да, платья сии на бельё «не налезут»,
Меж ними и телом – ничто.
И красная с золотом туфля (ей богу!
Размер, правда, сорок второй),
Надета на длинную, голую ногу,
Мелькавшую в танце порой.
И рыжие кудри свои поправляя,
Резвясь, хохоча без причин,
«Экзотику» платьев своих развевая,
Царапала нервы мужчин…
Так вот. Ту сигнальную нервной системы
Центральной своей подключать
Умел он к сотрудникам прямо, без схемы,
И ими так мог управлять.
Её, с аберрациями, поведенье
И можно лишь тем объяснить,
Что волю её подавляя в мгновенье,
Он мог ЗА НЕЁ говорить.
Она ж, как сомнамбула, не понимая,
В истерике мне прокричит
ЕГО недовольство – и вновь, как святая.
И после об этом молчит.
И тут бесполезны мои оправданья
(Я слушал – и кротко молчал),
Когда обвиненья она, сквозь рыданья,
Гнала, словно вспененный вал.
Вне логики были её обвиненья,
И часто – совсем вне связи
С каким-то конкретным моим «преступленьем»,
А «вывалять нужно в грязи»,
Устроить мне стресс, чтоб отбить всю охоту
К «РАБОТЕ». И здесь я набрал
Надёжной статистики полную квоту,
Которой себя убеждал.
Но не контрабандой он дал мне Геллену.
Как помните, «Лидочку» там
К Малянову Диме, СУПРУГЕ НА СМЕНУ,
Быкоцкий направил и сам.
И Вове Высоцкому «парень был рыжий»
Направлен с надзором потом.
И встречу им сделали в граде Париже.
Но главная разница в том,
К КОМУ включены «третьеглазые» эти?
И сколько Юркольцин имел
Подобных «Геллен» на огромной планете –
Узнать бы никто не сумел.
А то, что у Геллы «рука ледяная» –
Так это лишь образ простой,
Метафора: дескать, она не живая,
А зомби. Системы такой
Давно уж держался он, слово пророку
Давая, иль с ним говоря,
Ну, как с Иоанном. Добился он проку,
И слово сказал тот не зря.
Вот так и Геллена. Пока он в отключке –
Нормальный, простой человек.
Но жалко смотреть, коли «включит он штучки» –
И станет она, словно снег
Душой холодна, и глаза – как чужие.
И МНЕ же кричит: «Что ж я ВАМ,
Железная что ли?!» Конечно! Живые
Сотрудники сыплются в хлам
От стрессов его, кто в инфаркт, кто в саркомы
И прочий банальнейший рак.
Не служба, а ад, хоть сидишь ты и дома,
Но «жаришься в печке» и так.
Мою ж – для меня! – сберегли. И к Наине
По случаю Рома послал:
«Пятак» получить. Так в «волшебной машине»
К Наине я «в гости» попал.
Наина в делах сих была мастерица:
Ей насморк иль рак – всё равно.
Рукой с биополем звала всех лечиться
Толпою. И нас – заодно.
А чтоб к ней попали, широкие сети –
Канал телевиденья! – дал
Там кто-то Наине. Усилия эти
Побочный открыли «канал» –
И мне по нему тот «пятак неразменный» –
Подспудные знанья, – попал.
И я той игрушкою самозабвенно,
Пока не накрыли, играл.
Поскольку ж «пятак» для меня тот запретный,
Рудольф и не стал возражать,
Чтоб мне, ВМЕСТО Майки, тот «глаз» незаметный
Мой глупенький лобик мог сжать…
Меж прочим, Наина, (из книги) сказала,
Чтоб с рыжими – ухо востро!
Но я и не думал, конечно, сначала,
Что МНЕ эти несколько строк.
Когда же Наину ЖИВУЮ я встретил
(С музеем, со «щукой» своей,
По коим узнал), – взор её не ответил,
С КЕМ я предстаю перед ней,
Хотя разглядела меня очень точно,
Как есть, МЕНТОГРАММУ прочла.
Я был потрясён. Но, как видно, нарочно
Беседу она увела.
Что мой «Капитан» – это «Обруч железный»,
Сказали мне только, вот-вот.
Она же со мной, в суете бесполезной,
Живёт уж пятнадцатый год.
К любви я стремился. Но как ни старался
(Другой так старался едва ль!), –
Я часто душою своей упирался
В «программы» холодную сталь.
И даже когда мне всё стало понятно,
Я всё ж говорю ей «люблю»:
Ведь любим мы кошку, и ей то – приятно,
И любим машину свою.
А тут – человек, хоть на ихнем жаргоне
Кадавром зовётся она.
Была у ней мать. И воспитана в лоне
Семьи. И по роли – жена.
И после одной из истерик ужасных,
В которых гудит голова,
Под градом презлых обвинений напрасных,
С отчаяньем слились слова:
«Прикованный Цепью Златою к Столбу
Колотит его, проклиная,
Невольник. Но всё же не легче рабу.
А Цепь тяжела Золотая.
Кричит он и бьётся, пот горький на лбу
И слёзы рукой утирая.
И горько в оковах, и больно рабу,
И Цепь тяжела Золотая.
Так, бедная, ты, на Цепи Золотой,
Как раб тот, меня проклиная,
Горюешь о жизни несчастной, пустой.
А Цепь тяжела Золотая.
Но я не прошу – пожалей о Столбе.
Ему ведь не легче, родная,
Быть чьим-то проклятьем в несчастной судьбе.
И Цепь тяжела Золотая».
И молча, в слезах, «Капитан» тот пинает
То влево, то вправо меня.
Боюсь, что сама она толком не знает,
Зачем же ей эта возня.
Как злому преступнику грубо пеняет,
Что нет между нами весны,
И в самую душу усердно пинает,
В то место, где «нету струны».
И вижу: работа ей эта – мученье,
Причин – никогда не понять,
«Команды» – испорченным вдрызг настроеньем,
И некому даже пенять.
Но ладно уж только бы я провертелся
В тех шестернях в кашу и вдрызг.
У «Обруча» тож «объектив» разлетелся
На тысячу радужных брызг.
Но это дзюиста не остановило
(Диона ему не в урок!):
«Подумаешь «Обруч» немного разбило!
Он – МОЙ ИНВЕНТАРЬ, «молоток»!»
Не знаю я, что там она понимала.
Скорее, как все – ничего.
Когда ж говорил где – она обрывала:
Страшилася гнева его.
Мой Мир был враждебен ей. Очень понятно:
Сей мир был враждебен ЕМУ.
И если симпатию выскажет внятно –
Сто плёток рабу своему.
И я много раз эти выводы сверил,
Контрольный поставил зачёт –
Всё тщетно! Захлопнуты намертво двери
В мой Мир для неё наперёд.
А я в мрачный Мир Демиургова рабства
Лишь танком быть вташен могу.
И всё его золото, власть и богатство
Могу пожелать лишь врагу.
Но что она «Обруч» – наверное, знала,
При мне быть – была её цель.
Сквозь «бурю» словечко она простонала:
«Ах, если б не эта ПОСТЕЛЬ!»
Ах, «Обруч» златой, механизм ты бездушный,
Сковавший мне тяжко чело!
Ты давишь меня, но тебе так же душно
И так же тебе тяжело!
Когда ты транслировал «голос из бури»,
То я же очами видал,
Как тяжко твоей человечьей натуре
Заканчивать этот финал.
Он должен оставить был поползновенья
В дальнейшем меня истязать.
И сделал он праздник мне освобожденья –
Чтоб было друзьям погулять.
И «Обруч» его, сил своих не жалея,
На праздник всё вылил до дна.
Но в душу немедленно яд юбилея
«Из бури» мне влил Сатана.
И вышло – был праздник мой тот показушный:
Друзьям – вспоминаний на год,
А мне же – немедленно сделалось душно
И тошно. А время идёт.
И точно: Как с Иовом, в рост великана
Мне был Демиург-Сатана,
Сразивший чудовища Левиафана,
А мстил мне – как мелкий шпана.
Он мстил мне за то, что ему не поддался.
И в действии сём не шутя,
Тот «глас» ядовитый «из бури» раздался
Всего лишь неделю спустя.
И точно как в Библии, «голос из бури»
Был груб, истеричен и лжив,
Под стать Сатанинской духовной культуре –
Чудовищно несправедлив.
Ну, правда, по этому и догадался,
Что это – и есть его «глас».
Запомнить, прочесть я его постарался –
Итог наблюдаю сейчас,
«Пиша» по горячим следам. И детали,
Что слышал сквозь «Обруча» плач,
Ноль-в-ноль с вычисленьем моим совпадали.
Событья пустилися вскачь.
Получено было ей предупрежденье,
Что срок мой подходит к концу.
И стала готовить она «отступленье»,
Дела подвигая к «венцу».
И вот, среди прочих студенточек чистых
(С чего весь пошёл детектив),
Закончила курсы она массажистов,
Сначала – как паллиатив.
Потом в октябре подаёт заявленье,
Чтоб хоть на работе с меня
Снять полный контроль и ослабить давленье
В теченье рабочего дня.
Но видно, чуть-чуть было рано стараться
Тогда в направлении том:
Юркольцин ещё не хотел отступаться,
И в новой работе – облом.
«Меня не пускает какая-то сила» –
Знакомым (и мне) сколько раз
Геллена три месяца всё говорила,
Пока не настал этот час.
Тем временем – новые курсы находит,
Попутно вогнав меня в стресс:
Заметно психуя, всё «удочку водит»
В отчаянье проклятый бес!
Но то ЕГО сопротивленье уходу
Геллены заметил и тот,
Кто мне и помог обрести ту свободу –
Он «пас» уж меня целый год
По просьбе Романа. И «Тому», бедняге,
Ей «бяку» велел подложить
(Вернее, украсть). И пришлось бедолаге
С уходом её «торопить»,
И дать ИМ понять, что задержка – дороже,
Ухода её так же ждут
Не только что я, но другие-то тоже
Считают теченье минут.
И вот, за ЧЕТЫРЕ ДЕНЁЧКА до срока,
«Уволил» её господин.
По разным причинам вздохнули глубоко
Здесь много, не я лишь один.
И только мне «голос из бури» раздался –
Что я на свободе теперь, –
То я, успокоившись, всё ж догадался,
Что вышел я здесь без потерь.
И вычислил сразу: коль велено Гелле
С меня снять всечасный контроль,
То значит она на ближайшей неделе
КВАРТИРУ ПОКИНУТЬ изволь!
Как в стрессе не быть ей? Она без квартиры
За честный и долгий свой ад!
«Что ж так поступаете вы, командиры?
Коней осадите назад!
Ведь ей же практически некуда выйти!»
Подумал я сразу: она
В квартиру подруги в отчаянной прыти,
На время хоть, съехать должна!
И так и случилось! А дальше нам дочка
Второй принесла вариант,
Какой в дневнике предсказал я. И точка,
Закончился этот «десант»:
Видать, разрешил он вопрос ей о главном
Со мной ещё обговорить –
И мы о прописке, спокойно и плавно,
Без стрессов смогли всё решить.
Видать, отлегло У НИХ: «зверь» оказался
Не так кровожаден и зол…
Эх, Гений ты, Гений! Зачем ты ввязался?
Ведь Иов всё это прошёл!
Но «руль моей лодки» не враз оказался
В руках у меня, а чрез год.
Давить продолжал, пока Феб не вмешался:
«Пусть сам свой кораблик ведёт!»
На этом кончаю её приключенья,
Хотя до конца – далеко:
Ведь если я – «Иов», то вслед за мученьем
Я должен пожить и легко.
Но здесь – прекращу стихотворное рвенье,
Главу здесь закончить резон.
А жизнь там подскажет, какое решенье
По ней примет сам Аполлон.