Сегодня день Иванов,
а дева у костра
желаннее желанных,
и это – не игра!
Смотрю глазами волка:
схватить и уволочь,
но только всё без толка,
и я шагаю прочь.
На то своя причина,
я нынче не король,
а древний старичина,
и сердце гложет боль:
отъездился красавчик
на розовом коне,
давно пора слюнявчик
надеть на шею мне,
посиживать на даче,
полоть морковь, укроп...
А девки-ведьмы скачут
и голосят взахлёб,
а Та сидит отдельно
голубкою на пне,
и пахнет можжевельник,
паря дымком в огне.
Мадонна ты святая
в сиянье золотом,
страдаешь ли, мечтаешь
о чём-нибудь, о ком?
Не обо мне, и ладно,
я старый динозавр!..
А ночь слегка прохладна
и щиплет дым глаза...
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»
После Ивановой ночи.
Ночь прошла, настало утро..
Господи, меня прости!..
Прикорнул пескарь премудрый
в браконьеровой сети;
спят ромашки, незабудки,
спят Иринки, Ленки, Людки,
спит Анютка у костра,
задница -- горой гора.
Задремали, ни гу-гу,
Ванька с Манькою в стогу,
знать, плывут по царству снов
пузом к пузу без штанов;
Спит девица, вся рябая
вроде дедушки Бабая
с бородавкой на носу --
больше жёлудя в лесу.
Потирая жарко руки,
в чём маманя родила,
к ней ползёт Гаврила Сукин
из соседнего села.
Я его по черепушке
брякнул: трогать не моги! --
он затих, как Саша Пушкин,
возле этой кочерги.
Пусть она и козлонога,
но насиловать не смей,
ты ж не русская эклога,
созданная для вождей!
Подобрав бутылку пива,
выпил я и тоже лёг
рядом с девой некрасивой
при Гавриле между ног.
Сон опутал мне ресницы,
но тревожно: мать честнА,
может быть, он муж девицы,
а она ему -- жена?
Может, зря я был на страже,
охраняя антураж,
и не разглядел пейзажа,
впав в маразменный кураж?
Вдруг очухается парень
и ответно по башке
даст мне этой стеклотарой,
что зажал я в кулаке?