Я приехала в деревню: ивы шепчут у пруда,
на дровах котёнок дремлет, а в колодце спит вода.
И окутал здесь истомой всё вокруг июльский зной,
скрип калитки – вот и дом мой, где жила я молодой.
Захожу в родные стены, здесь родителей портрет,
а в углу – несовременный старый бабушкин буфет.
С золотой каймой стаканы в нём шеренгою стоят,
и графин большой стеклянный принимает тот парад.
Хоровод из рюмок стройных грациозно круг вершит,
будто кто-то посторонний в лёгком танце их кружит.
А ещё у них в соседках, год из года - только тут,
из фарфора статуэтки дружно рядышком живут:
Птичку гладила девчонкой – голубую, с хохолком,
но пингвина с пингвинёнком доверяли мне с трудом.
«Ну-ка, ставь назад скорее, - говорили, - разобьёшь,
а потом уже не склеишь, пусть стоят себе, не трожь!»
Мне уж так никто не скажет, мамы с папой больше нет,
и со всем согласен даже молчаливый их портрет.
В выходные едут внуки, рад гостям любимый дом,
внучка тянет к птичкам руки, слёзы я держу с трудом.
«Ну-ка, ставь назад скорее, - говорю ей, - разобьёшь,
а потом уже не склеишь, пусть стоят себе, не трожь».