Давно это было. Великое рвение Петра Алексеевича в Европу окна рубить сильно здоровье ему подточило, и любви народной не прибавило. Онемечил страну, как успел, да и помер в Бозе, славу свою великую сильно народной ненавистью разбавив.
Худо-бедно пережили утрату и времена смутные, дошла, наконец, и до Елизаветы Петровны очередь великой страной управлять. Дочка-то не в отца пошла. Сызмальства заграничных гешефтов да куртуазности этой поганой не любила и быстренько всю страну лицом к квасному патриотизму повернула!
С самого начала правления великого уж больно государыне нашей досаждал бретер, хвастун и забияка напомаженный, Фридрих Прусский. До того додерзился, что пришлось ему войну объявить, отобрать земли ливонские да по всей Пруссии заставить, как зайца, скакать от штыка солдата российского!
В одном из полков победоносных служил Сидор Пантелеймонов, человек вида простецкого и звания невеликого – солдат императорский. Пока лоб не забрили, жениться не успел, а на войне, какие уж тут любови? Характер он имел твердый, но не охальный, до полонянок не то, что не охоч, грешно считал.
И родней всего на земле этой чужой, да неласковой была ему амуниция его солдатская, фузея с замком кремневым, порох с боевым припасом, запас сухарей трехдневный да манерка. На войне манерка – первая подруга солдату. Сидор от жизни своей многотрудной к манерке особой любовью проникся, ровно к жене, и звал ее ласково – Манюрка.
Она его и кашей вовремя накормит, и чайком, а то и шнапсом трофейным побалует. Чем не жена? Берег он ее пущу глаз. Да вот не уберег, однако. Уж и баталия к победному концу подходила, да чиркнула по ней пуля шальная прусская. Пулю-то Манюрка от сердца солдатского отвела, да пробитая навылет в воронку от ядра вражеского откатилась. Ох и горевал Сидор, будто и впрямь жену потерял. Схоронил Манюрку тут же, в воронке этой, холмик насыпал и крестик из веточек сплел и воткнул поверх.
Ни под каким видом в интендантстве новую манерку не принял. Перебивался сухарями, не размоченными да подножным кормом. Пек в золе яблоки земляные, диковинно картофелем именуемые, тем и пробавлялся, да Манюрку, случись в кабаке чарку выпить, оплакивал.
Семь лет за Фридрихом гонялись, наконец, с победой в родные земли воротились. А Сидор Пантелеймонов целую котомку яблок земляных, как трофей, на родину захватил и односельчанам, как только лишку выпьет, все про Манюрку рассказывал да яблоки земляные есть приучал. Вот так и обрели мы наше любимое национальное угощенье. А Сидор Пантелеймонов одиноко век свой дожил и бобылем помер.
При Петре-то картофелем только клумбы пытались украшать, но уж больно цвел невзрачно, да и запах барыням обоняние не радовал.
Спасибо русскому солдату, что картофелю истинную цену определил.