Жила на краю деревни солдатка Прасковья и был у нее сын, при рождении Михаилом крещеный. И такого он был ласкового да безобидного нрава. Что сначала мать, а за ней и по всей деревне стали его просто Минькой кликать. И уж подрос вроде, и косая сажень в плечах, а все – Минька, да Минька! А он и не обижался никогда и всегда улыбчиво откликался.
Но вот настала пора Миньке по своим делам в поход собираться. Не за тридевять земель, ни в тридесятое государство, а так, в конец огорода за огурцами. Долго ли , коротко ли дорога петляла, а привела Миньку к огородному пределу. Сел он у плетня, оглянулся, и аж дух у него захватило от красоты его обступившей. Баклажаны, кабачки, тыквы. Что твое колесо тележное, свекла ботву распустила, точно барыня в кринолине, птички, бабочки разные! А увидел морковь, да косу ее русалочью, и вовсе обомлел, обомлел и решил жениться немедленно! И хотя в ослеплении такой любви необыкновенной несколько умом размяк, однако подумал: - нехорошо как-то суженую из земли за волосы тащить. И отправился в дом за каким-нибудь копательным приспособлением.
А в эту пору соседская Нюрка забежала с просьбой серп наточить. А Минька, хоть от первой любви еще аж в трясучке был, оглядел Нюрку и сообразил, что супротив Моркови Нюрка по устройству своему куда удобней для супружеской жизни будет. И, себя не помня брякнул: - а выходи за меня замуж, Нюра! У Нюрки от счастья аж серп из рук вывалился, хорошо без вреда для суженого! Сговорились быстро, благословение получили и на Покрова свадьбу сыграли.
Зажили они душу в душу. Нюрка мужа от любви и уважения не иначе. Как Михаилом Прохоровичем величала. Борщ сварит – уполовник стоит, чарку водки в края накатит, да и сама уже в антиресном положении оказалась.
Вот только с Минькой иногда странности приключаться стали. Посмотрит бывало в конец огорода и закручинится. Не отпускает первая любовь-то! Вот лежит Минька на печи с супружницей своей Нюркой, гладит живот ее тугой да горячий, а сам думку думает: - вот родится девка, Морквой назову!