моей развратной танцовщице

Евграфий Графинов
Флинтглясс, отлитый из свинца,
песка и неба,он мне нужен
и Бахус в нём, как солнце в луже,
свой лик увидел неспроста.
Аристократия не пьёт,
а тонко пробует напитки
и засыпая в виски лёд,
нет-нет да мало и бухнёт
сивухи мерзостной опитки.
Мой строгий фрак чернильно-чёрный,
роскошный женский туалет,
твой силуэт почти точеный,
а нажралась, что спасу нет.
Сперва пошли огонь и шоты,
слегка от холода глинтвейн,
потом мы ели дома шпроты,
да вина нам поставил Рейн.
Опять в кабак и в тот же вечер
под мерный блеск иных светил
мы за ларьком познали вечность,
тебе я тихо засадил.
Ещё ты пела. С остановки
тянуло ссакой и пивком.
Шутил, имею заготовки
о том, об этом, о другом.
Да, Золотуха не Луара,
но здесь, как там, есть клёнов сень.
Ты говорила мне не пара,
а жить осталась не на день.
Я согласился, я - не гордый,
мою не портит баба стать.
Уж пусть одна, чем эти орды
придут надраться и поспать.
Что ж, попиваю из фарфора
как-будто чай, ты рядом спишь.
Моя хмельная Терпсихора
опять храпишь.