Марине Кулаковой
Я был, возможно, любопытный ангел
Отпавший, может быть с Десницей.
Душе моей, не ведавшей покоя,
Хотелось, видно, просто порезвиться.
И я узнал все беды отвержения
И я изведал муку не покоя
В себе самом святого унижение
И наслажденье гибельным настоем.
Я просто жил, руководимый чувством.
Ничто мне человечее не чуждо.
И грех рождали искренние нужды,
А Зло учило постигать искусство.
Я жил, как жил, идя тропой звериной,
Прислушиваясь к выстрелам и хрусту.
Заслушиваясь песней соловьиной.
Впадая в меланхолию и буйство.
Я говорил, и Ветер слышал Слово.
Я жаждал пить, и был родник мне явлен.
Вновь падая и поднимаясь снова,
Нигде я не был Господом оставлен.
Отец спасал, и присылал подмогу.
Отец молчал, но подавал мне знаки.
Я бунтовал и проклинал Дорогу,
Он улыбался и взывал к атаке.
И я вставал, и снова прорывался
На новый круг недантавского ада
И не горело, что сжигать пытался.
И не рождалось то, что строить надо.
И я пыхтел - Отец взывал к терпенью.
Изнемогал – Отец мне слал усладу.
Он говорил – «Не оставляй боренье!
С самим собой – мне этого и надо!
Когда придешь, мой блудный сын, обратно
Я для тебя устрою стол и праздник!
Ты только верь, что дело не напрасно!
Ты только знай, что быть со мною – Счастье!»