перламутровая отдушина, яркие горсти ненужного, я тобою простужена. но таких ведь целая чертова дюжина, до меня были и будут после. я просилась быть где-то возле, на пустом перекрестке или, к примеру, за поворотом, наблюдать за твоим полетом, как летишь не в меня, в болото, в сине-зеленую муть. третью ночь не могу уснуть, это был самый верный путь - голос твой в полгруди хлебнуть, пару раз под ресницы взглянуть, выпить крови яркую ртуть и бежать от себя подальше, напролом через буйную чащу, глядя на то, как сердце пляшет в твоей-моей-нашей груди. себя не суди, меня подожди. убедили не умирать, болью липкой не истекать, зелень трав не марать собой. оживать под ночной прибой, раздеваясь не быть нагой. обнаженной - остаться чистой. стать твоею тропой тернистой, быть упрямой и каменистой, словно горный искристый ручей. вспоминаю глаза палачей, рот, залепленный воском свечей и посмертные крики грачей. крик и плач, крик и яд. невозможно вернуться назад, не простят. мы уходим в рай мертвых наяд. говорят, там любых воскресят, даже грешных. даже самых пустых и мятежных, даже нас. в твоих карих я вижу отказ. я должна бы заплакать сейчас. кареглазый иконостас. знаешь, я уходить не боюсь. отобьюсь от любых невзгод, рассмеюсь, в чужих снах растворюсь. перейду реку памяти вброд. полюбуюсь на каждый восход. только ты, умоляю, будь рядом. одевай меня в звезды взглядом. без тебя мне и смерти не надо. а с тобою она награда. а с тобою - и боль нежнее. ты до кончиков пальцев роднее мне, чем весь мир. перезрелый эфир. в моей памяти - старый трактир на распятьи семи дорог. помнишь, что завещал нам Бог? не кради да не будет у вас других богов. только знаешь, наш тоже продрог, Он устал. в полудрёме шептал про грехи, бросал в лица печали штрихи. но мы были глухи. нас так поздно спасать. наше море уходит вспять. я пытаюсь тебя обнять...
всё, дорогой.
я спать.