Любовь – не оружье, не бранное поле,
не возносящий, не славящий жест.
Любовь – это то, что останется после
парадов и торжищ, побед и торжеств.
Ни позы, ни стати, ни пользы, ни проку,
хрупка, бессловесна, нелепа порой,
любовь – это то, что зацепится робко
за тень незабудки, за птичье перо.
. . .
Поживем друг другом. Пусть в этом смысла
и не больше, чем в лепете незабудок.
Ведь еще немного – и будет смыт сон
и любви, и жизни. Как ни запутан
узел гордиев всех событий –
кто-то меч наготове держит.
Сколько замков стоит забытых
на песке...Но пока надежда
есть, что радость пребудет вечно
от ресниц, по щеке взбежавших,
поживем друг другом – хотя бы вечер.
Я глаза закрою, к тебе прижавшись.
. . .
Любовь – роскошная бесцельность
в чернорабочем ритме дней,
каприз, летучая бесценность,
чем безнадежней – тем ценней.
Моя последняя причастность
к тому, что называют жизнь.
ты, уходя не попрощавшись,
на миг хотя бы задержись.
. . .
Целуй, целуй – вселенную барьеров
развенчивай, целуй, закрыв глаза.
Целуй опять – и я всему поверю.
Целуй, целуй – как целовать нельзя.
Нежней, нежней и выше и сорвись и
еще нежнее ввысь – до нёба вплоть,
до неба вплоть – до тех последних высей,
где Духу исповедуется плоть
. . .
Ты – часовая стрелка. За минутной
моей – не поспеваешь. Лишь на миг
мы сходимся, и вновь тебя миную.
A через час опять едины мы.
Вот так идем по замкнутому кругу,
по циферблату под названьем жизнь.
И все-таки я восславляю руку,
что запустила этот механизм.
. . .
Юна, доверчива, красива
я знала: счастье впереди.
И только об одном просила:
«Господь, любовью награди!»
Измен наученная болью,
Чудес развеяв миражи,
прошу теперь: «Господь, любовью
будь милосерден, накажи!»
. . .
Торопитесь любить. Торопитесь обманом и правдой.
Торопитесь сейчас, потому что уже через миг
расползется пустырь, где шумели хмельные парады.
И пойдете в обход, где привыкли ходить напрямик.
Торопитесь любить. Там, где я ликовала и пела,
где в роскошном дворце королевой всходила на трон -
царство мрачных руин. Их присыпало щебнем и пеплом.
Ветра жалобный вой да сердитые крики ворон.
. . .
Я отпустила тебя на волю –
и полюбила еще сильней.
Видно, один только мне дозволен
грех этот светлый во мраке дней.
Очи потупив, простым курсивом
вымолвлю вновь обожанья суть:
Как твоя юная грудь красива –
та, на которой нельзя уснуть!
. . .
Не знали мы, по блику, по песчинке
творя любовь в мельканьи лет и лиц,
что с нею жизнь в старинном поединке,
И город наш падет, как Троя, ниц.
И вот теперь иду с улыбкой строгой
через чужой грохочущий проспект.
И бродят сквозняки на новостройках
моей судьбы, в которой чуда – нет.
. . .
Всю жизнь по чужим зрачкам
кралась – нет зеркал кривей.
Всю жизнь отдала речам
и хладу чужих кровей.
Всю жизнь по сухим губам
расплескивала любовь.
О том, что всю жизнь не там
я плакала – знал ли Бог?
. . .
Дым сигаретный. Моросящий
дождь. Проступившая листва.
Взгляд, ускользающе просящий,
опережающий слова.
Несовпадений наковальня.
Дождь. Облетевшая листва.
Бессонных пальцев воркованье,
опровергающих слова.
. . .
Эти вещи – вне логики и вне знаний.
Кто-то с вестью недоброй открыл конверт.
Расставанье случается так внезапно,
как машина ночью летит в кювет.
Во вселенском безмолвии гаснет лучик
слов спасительных, только далекий блеск
звезд – как проволоки колючей.
И луны одинокой всплеск.
. . .
Ну вот и подошло такое небо,
когда трудней всего остаться жить.
Был край судьбы, и я кидала невод,
но появились только миражи –
осадок, взвесь, вся тинистая небыль,
а были нет – не стоит ворошить.
Пустынный дом, дожди, сырое небо.
И надо жить. И невозможно жить.
. . .
Войти к тебе, как входит в дом
к убившему давно убитый –
той странной тягою влеком,
когда условности забыты.
Не усидевши за столом,
сказать тебе весь стыд по сути
и лечь не с телом, а с теплом –
почти что вне имен и судеб.
. . .
Не смотрели на звезды с тобой –
так обнявшись, как будто навеки.
В поддавки не играли с судьбой
и любовь не спускалась на веки,
как снежинка. В растрепанной мгле
всё скитались с тобой, как собаки.
Просто день дохромал кособокий.
Просто не было нас на земле.
. . .
К груди кто только ни прижал –
никто в груди не удержал,
расстаял между строк,
но каждый раз бывало жаль,
что это навсегда разжал
ладонь уставший Бог.
. . .
Тебя целуя в губы не по праву
и отстраняясь и целуя вновь,
я расставанья сладкую отраву
сегодня расшифрую, как любовь.
Но ночь пройдет, погасит звезды небо,
и я под утро втайне запишу,
что жизнь легка, и вновь свободен невод,
который в Мирозданье запущу.
. . .
Черные глаза. Беззвездный вечер.
Траур по тому, кто был так светел.
Полнолунье. Каторжные встречи.
На круги своя летящий ветер
говорит о том, как был мне близок
тот, кого любить уже не надо.
Мне не впрок Парисова награда –
превратилось яблоко в огрызок.
. . .
Сыну
Все повторится: материнской чинной
судьбы за мной вернется катерок.
Тебя подарит мне чужой мужчина,
случайный, как апрельский ветерок.
Ты вырастешь, уйдешь – моя кручина.
И женщина к тебе через порог
Шагнет, чтобы воспеть любовь с мужчиной,
случайным, как апрельский ветерок.
. . .
Стремительно и щедро лето
с медовой прядью сентября.
Опять бубнового валета
я принимала за тебя.
И в этой карточной охоте
за счастьем всё казалось мне,
что я – слепой канатоходец.
Лунатик при шальной луне.
. . .
Прости меня за все твои грехи –
то мой резец скульптурный был небрежен.
Так часто поэтической строки
ваянием жила, семьею - реже.
Прости меня за будни как стихи,
за праздники как будни – всё нелепо
смешалось. На пиру моих стихий
к вину любви не доставало хлеба.
. . .
Мы на вершине тайного стыда
смотрели, как, ведомы пастухами,
брели внизу покорные стада,
и понуканий крики не стихали.
Бичи свистали – дни плелись толпой,
а нам шептала вкрадчивая Вечность,
что неспроста мы встретились с тобой –
вдали от пастбищ, черные овечки.
. . .
Возвращаю долги. Не люблю. Не любима. Не вечна.
Ты меня проводи до пустой остановки конечной,
где трава весела, и сирени беспечная нежность
вдохновеннее страсти земной. Пусть вся эта безбрежность
бытия повторится опять, повторится сначала
и исполнится все, что когда-то я не замечала.
Мне вернутся долги, и я буду любимой и вечной.
Так солги мне, солги – мой невстреченный, первый мой встречный!