Сижу я как-то вечером дома на стуле перед монитором, никого не трогаю, очередную порцию конкурсных лимериков перечитываю на экране. И чувствую, что в комнате не совсем один. Толи это третий глаз у меня открылся, толи магнитный поток откуда-то из Космоса пошёл, но предчувствие меня не обмануло. И, действительно, с лёгким дуновением ветерка из-за оконной шторы вдруг появляется Она: Крамольная Мысль.
Вся такая красивая, как Анна Семенович, только почему-то в чёрном одеянии.
Медленно подходит ко мне сзади, кладёт свою левую руку мне на плечо, и, наклонившись к уху, шепчет голосом Юлии Ковальчук:
-А, слабо тебе, Алекс, написать, как эти авторы? Ты же можешь, я знаю. Сочини чего-нибудь про мордобой, про домашние склоки, дрязги, чтобы волосы на голове драли клоками друг у друга, бросались посудой, за вилки с ножами хватались.
-Нет, про рукоприкладство не смогу,- отвечаю ей. Опыта у меня маловато: я же с женой 34 года в браке живу, а мы не разу «по настоящему» так и не поссорились. А здесь люди, что называется, с жизненным опытом пишут, так сказать с себя.
-Ладно,- согласилась Мысль. Тогда напиши мне про пьяный разгул: да так, чтобы душа развернулась, а потом свернулась. Чтобы водку лили мимо рта, чтобы пьяные на полу валялись, и не помнили ни тяти, ни мамы. Чтобы заснули под столом в окурках и слюнях, как свиньи, и чтобы "обмочились" во сне. В принципе «бытовуха», а людям приятно читать будет, себя узнают.
-Пожалуй, и так не сумею,- сокрушенно говорю. Не пью ведь, как ты знаешь. Да и как мне передать словами, те ощущения, если сам никогда до «поросячего визга» не напивался. Это же не лимерик, а сплошное лицемерие получится.
-Что ты всё заладил не смогу, да не смогу, - рассердилась Мысль. В конце концов, ты мужик или кто? И тут Она, словно извиняясь за минутный порыв гнева, присела ко мне на колени, обняла за шею, и, глядя прямо в глаза, сказала:
-А напиши-ка ты мне о похоти.
-Хорошо, хорошо, напишу, - сдаваясь, согласился я, понимая, что от неё просто так не отвязаться. Но при одном условии.
-Что ещё? – Она удивленно подняла брови.
-Я не буду использовать в своём тексте слова «гад», «урод», «дебил», и то, что показывают проктологу на приёме больные, как это делают другие авторы, иначе это будет считаться плагиатом, - схитрил я.
-Ладно, валяй, парниша. Она уютно устроилась в кресле, и, закинув грациозно одну ногу на другую, так же красиво, как это делает Ш.Стоун, принялась раскуривать сигарету.
-Здесь не курят, - заметил я ей.
-А никто ничего и не заметит, - небрежно бросила Она, - а ты давай начинай своё дело, «мастер».
-Кто же будет жертвой? – поинтересовался я.
-Так пора тебе браться за классиков, - с усмешкой ответила Она. Вы там, в школе проходили по литературе разных поэтов. Вот хотя бы этот, - Мысль ткнула сигаретой в сторону книги в красном переплёте. Он часто обращался к теме нижнего пролетарского белья. Вот и сочини хотя бы немного пошлого о нём, если на большее не способен, изобрази хоть скабрезность какую ни есть, образцы у тебя перед глазами.
-То есть о штанах писать? – переспросил я.
-Пиши уже скорее, меня и другие ждут, - нетерпеливо молвила Она.
Не оглядываясь на неё, начал сочинять. Первой получилась пародия, затем ещё что-то.
Он при всех доставал из широких штанин
И выкладывал тут же на полку:
Старый чайник, утюг, лишь один мокасин,
Ключ «на десять» и с ниткой иголку.
Его ёмкий карман, как бездонный подвал,
Был владельцу совсем не обузой.
Что он шарил внутри, что он всё же искал.
Знает только «поэтова Муза».
-Кажется, опять получилось не очень? - я обернулся к креслу лицом, где сидела Она.
-Слабак ты, Сашка! Нет чтобы сленгу молодёжного добавить или по фене что-нибудь выдать, уж не прошу тебя чью-нибудь мать упомянуть. Всё какие-то намёки, двусмыслия. Как я вижу высшее образование очень портит людей. Не юморист ты вовсе, а так комнатный сатирик. Прощай!
Она поднялась с кресла, несколько нервно загасила свою сигарету в горшке с каланхоэ Друмонда, и также не заметно растворилась в воздухе.