из непонятого

Чарли Был Рыбой
сотни дорог - дальних
и белых
мы бы пройти с тобой не сумели
по одиночке
во время отбоя
молча ложась по разным постелям
и засыпая спустя пять минут
город воров и подростков, по вене
пускающих дурь
как кораблики в Вене
тонущих дур,
да и своры голодных бешеных псов
вот и все, что здесь есть
крест догорает
в храме напротив
священникам похуй - у них перекур
местных немногое интересует: два выходных, перерыв на обед, безделье
и ласковый шелест купюр
мы потеряны в гуще событий и сплетен
чего уж там, мы-в самом центре
мы дети
улиц-не здешних, рек-но не этих
выросли рано
и утро встречаем
лежа в кювете
с больными глазами, жаждущими, как всегда, перемен
где, расскажи мне, еще все могло бы
сложиться подобным
ведь вне этих стен
все, что мы пережили
разжевало б и выплюнуло, не оставив костей,
любого
но только не нас, мы сильнее
и это наш главный, сдается мне, минус
сколько продержимся мы
без дыхания
с иммунитетом смертельно больного
под этой водой
и какой такой вирус
нас, наконец, не оставит в живых?
когда я уйду на покой, обещай мне
сорвать все цветы, что растут у обочин
дорог,
сидя в центре которых так часто
мы проводили бессонные ночи
когда я уйду, обещай мне не злиться
пить чай по утрам
и писать мне записки (можешь их смело класть на подоконник-в небе нет бога, но всяко, поверь мне, есть перелетные птицы)
да, на ночь не забывай снимать линзы
и, ради святого всего, ешь поменьше мучного
творожные кексы едва ли грозят раком сердца, но все же
кому в полвторого
ты будешь плакаться: вот, посмотри, мол, ни перед кем не смогу я раздеться теперь,
я ведь вешу практически центнер!

когда я уйду, обещай мне не плакать
и помнить: есть самые дальние степи
воздух там чище, чем ясные взгляды младенцев
что важно, там напрочь отсутствуют шумные люди, крикливые дети -
есть только ветер
слушай его
говори с ним, когда я уйду на покой
и никогда не срывайся за мной
знаешь ведь, 
мы постоянно в ответе
за тех, кого мы приручили
и с этим
как ни старайся, куда ни метнись ты,
не сделаешь ничего.