Я –
старый испытанный воин, о счастье мечтать недосуг.
У жизни гостить я не волен, мой враг –
самый преданный друг.
Вчера я сразился с ним смело –
и пикою сердце пронзил,
с какой бы я радостью стрелы
в надменную стражу пустил!
А ныне мне вновь уготовлен смертельный неистовый бой,
соперник мой молод и строен –
и тщится, красуясь собой:
играют рельефные мышцы, и меч ярче солнца блестит,
он легок и быстр, словно птица, его восхитителен вид.
Но нет у него ни сноровки,
ни опыта в тяжких боях –
расцвел, мускулистый и ловкий,
а я дымом горя пропах.
Не знает, что силою воли
могу я железо согнуть,
что можно не чувствовать боли
и мужеством смерть отпугнуть.
Не верит, что ныне он – падший, кто в жертву толпе принесен,
и ангел, сквозь тучи летящий, возьмет его скоро в полон…
В бою беспощадно-кровавом
прервется победный черед –
постигнет суровая кара, как ни был бы дерзок и горд.
Он вышел.
Грохочут арены!
Несытые взоры скользят,
и знатные дамы чуть бледны,
а старцы заметно дрожат.
Он сыплет удар за ударом,
до ребер рассек мою грудь –
но все же ни мига задаром не дам ему передохнуть…
Не слышит судьбы изъявленье,
и близок ужасный конец.
Сдержал я напор!
И, в отмщенье, срубил я кольчугу колец.
Всю молодость, всю свою силу вложил он в последний удар –
и сам пал в ночную могилу,
и выпустил огненный жар!
И шлем в страусиновых перьях скатился с его головы.
Трибуны зашлись хуже зверя. – Убей!– прокричала мне высь.
Готов погубить был невинность!..
Но вдруг в его нежных чертах
увидел я… милого сына… любимого мной даже в снах.
И… небо нахмурилось тотчас, пролившись струею огня...
И боле от смерти не кроясь, я проклял богов и себя!
Под дикие, хищные взоры
узнал славу Рима сполна –
и меч неуемный и острый,
вонзил в свое сердце до дна!
1320