день был зноен, горячая твердь суха,
и сандалии Его в пыли;
здесь вовек не касалась земли соха,
горний горн до отказа качал меха -
и валилась окалины шелуха
все живое испепелить.
только поступь привычно была легка,
а прохлада - глазам вмещать-
так отрадна, покойна и глубока,
и держащая посох тонка рука,
что сжимала твердо конец древка
из-под грубых морщин плаща.
вдруг, где небо трогает край земли,
трепеща парусами стен,
как фелюга рыбацкая на мели,
встало с краю селенье в тени олив,
что, веками головы обелив,
и не ведали о Христе.
дверь в стене отворилась, явилась та,
что с улыбкой зовет войти,
речь тиха и повадка ее проста:
обувь снять и воды поднести к устам,
-Ты устал, хоть годами совсем не стар,-
и спешит накормить с пути.
белый камень террасы заплел вьюнок,
синевой налита лоза,
под стеной играет с хвостом щенок...
и одна хлопотала, неся вино,
а вторая сидела у Божьих ног,
не могла отвести глаза.