Было ранне июльское утро. Такое влажное, мягкое, ароматное. Мои босые ноги прыгали по головкам разноцветного клевера - белого, сиреневого, зелёного. Мне всё так нравилось: и встающее солнце, и полное безветрие, и конечно же то, что вечером приехал мамин брат - дядя Гена из Сибири, этакий богатырь.
Бабушка правда была не в восторге от приезда сына. Ворчала: "Приехал, толстопуз". И на это была своя причина. Едва отдышавшись от дороги, дядька направился в сад. Бабка не любила эти его походы по своему хозяйству. Она и сама нарвала бы лукового пера и прочей зелени, но не как попало, не подряд, целыми семьями и вместе с корнями. Дядя же важно шёл среди пышно растущих грядок, к которым не имел никакого отношения, и сильными огромными ручищами рвал всё то, что под эти ручищи попадалось. На бабку было жалко смотреть, уничтожались плоды её огромных стараний.
Душа моя радовалась и я летел к речке Вятке, как чайка за рыбой. Действительно я хотел поймать свежей рыбы, любой - ершей, окуней. Не имело значения ни количество, ни размер. Я мчался, как пятачок на день рождения к ослику Иа, не обращая внимания на то, что меня окружало. И поплатился. Босая нога подцепила пчелу. Я ойкнул и, присев на попу, выдернул подёргивающееся жало пчелы. Как говорила моя бабка Саша - это хорошая профилактика ревматизма, но я об этом ревматизме тогда и не ведал. Думал, раз пчела укусила, то это хорошо. Стопа быстро набухла, надулась, как резиновая грелка, что была у нас в доме в качестве скорой помощи. Пчелиный укус случился со мной не впервый раз, и я знал, что всё скоро пройдёт как-то само по себе.
Накануне я насадил и забросил в Вятку закидущку. Закидушка - снасть такая, почти как удочка, только без поплавка: леска сечением в один миллиметр ( 1 мм) длиной сколько забросишь (моя метров восемь), на конце грузило (свинчатка с ушком). От грузила на расстоянии сорока сантиметров к миллиметровой леске привязаны короткие поводки, опять же из лески, но потоньше - две десятых миллиметра (или 0,2 мм) с крючками номер пять-шесть-семь (на выбор). Ещё такую снасть называют перемёт или донка.
Я тихо надеялся вытащить закидушку и насадить на крючки свежую наживку. Посидеть полчасика, контролируя закидушку указательным пальцем. Так меня научили взрослые дяди. При поклёвке, т.е. когда рыба хватает насадку, чувствуешь, как палец кто-то дёргает и тогда подсекаешь (резко тянешь леску на себя) и если рыба зацепилась, она твоя.
Наживкой служили червяки, накопанные в куче навоза у сарайки, живые и шустрые, лежавшие в коробке из-под спичек в том же самом навозе.
Берег был невысокий, но достаточно крутой, с уступами, как ступепьки, а дальше узкая ровная полоска. Вода казалась тёмной, т.е. было глубоко. Спустившись к воде, я нащупал свою закидушку, прикреплённую к воткнутому в прибрежную глину короткому штырю из шестимиллиметровой проволоки с петлёй на конце. Тяну - не идёт. Шаг влево, шаг вправо. Думаю: наверно коряга прицепилась. Не отпускаю, ну пусть поводок порву, остальное останется. Падаю хиленьким тельцем назад, снасть подалась, но тяжело идёт. Выбираю по-тихоньку метр за метром. И вдруг... перед моими глазами поперёк закидушки выныривает огромный судак. Тяну его на глинистый берег, а он скатывается обратно в воду. Стоит сказать, что судак не сопротивлялся, т.к. подцепился за крючок брюхом (случайно) и видимо ему было очень больно.
От волнения и страха (я боялся упустить эту славную рыбу - ведь никто же не поверит) сердце моё трепетало. Но судьба нагадала, чтоб мне повезло. В очередной раз я вытянул рыбину на берег, схватил её обеими ручонками, прижал к себе, поскакал вверх по ступенькам и, поднявшись на ровную поверхность, отбежал от воды настолько, насколько позволила длина закидушки.
Наконец отцепив судака, лежавшего на траве, своими непослушными руками, я забросил закидушку в речку и по-уши счастливый и довольный пошлёпал с добычей домой. Ноша была увесистой. Во мне всё клокотало от восторга, как говорят, все фибры моей души радовались.
Несмотря на действо, происшедшее со мной, времени прошло немного. С улицы выходило стадо. Вялая поступь домашнего скота из коров, коз и овец, непроснувшихся или непроголодавшихся, не устраивала пастуха. Он тихо матерился и хлопал кнутом. Иван Кочергин, дядька лет под пятьдесят, а именно ему выпала очередь сегодня пасти деревенское стадо, жил через несколько домов от нас вверх по деревне на изгибе улицы. И тут на встречу ему шагаю я, этакий ихтиандр, со здоровенной рыбой на плече. От такой картины у него широко раскрылись глаза. Он изумлялся - откуда у этого шкета такая рыбина, а я только начинал верить в свою удачу.
- Санька, где взял?
- Поймал, дядя Ваня. Сам!
- Продай.
- Нет, дядя Ваня. К нам дядя Гена приехал. Это я ему. Он такую рыбу любит.
- Ну, привет ему от меня.
- Передам.
И я, мелкая сопля, важно пошагал к дому. На метре с кепкой ехала почти такая же рыба. Лежавшая на плече, при ходьбе она шлёпала меня своим хвостом чуть пониже спины.
Вбежав во двор через калитку в деревянных воротах, я заорал, как блаженный: "Дядь Ген! Дядя Гена! Посмотри, какую я рыбу поймал!"
Бабака, кормящая кур, зыкнула на меня: дескать чего блажишь, спит он ещё. Но дядька вышел, большой и мятый, и, увидев судачину, вмиг отрезвел от вчерашнего.
- Вот это да, - сказал он. - Молодец племяш!
По среди двора стоял чурбан - часть от спиленного когда-то могучего дерева. Он служил для разделки мяса, рыбы, рубки кур. Использовался в качестве маленького столика, например, как подставка под корыто, чтоб в нём было удобно потяпать (шинковать) капусту, картошку или зелень. (Потяпать - рубить тяпкой. Тяпка - закруглённый нож с вертикальной длинной рукояткой).
Дядя взял косарь (большой широкий нож такой), разместил судака на чурбане и начал со знанием дела очищать его от чешуи. Чешуя разлеталась чуть ли не по всему двору. Куры жадно, в драку, расклёвывали её. Затем выпотрошив судака, дядя сполоснул его водой и положил в эмалированную посуду. Мыть рыбу долго и тщательно дядя считал неправильным, потеряет вкус. Потом дядя взял безмен, любимые весы бабушки Саши (в фунтах, непонятная мне мера измерения, но видимо достаточно точная) с ручкой к железной палке с какими-то точками на корпусе, грузиком и круглой подвеской под взвешиваемые продукты. Интересно же сколько весит трофей. И намерял четыре килограмма двести граммов. Гордость рапирала меня. Нет, не то слово. От похвалы моего дяди я готов был выловить даже луну.
Порубив судака на крупные куски, дядя зычно крикнул: "Мать, пожарь нам с парнем, будем завтракать". А знаете. Мне и сейчас кажется, что я больше никогда, как тем утром, не ел такой вкусной рыбы.