ПОЭМА ДВУХ ГОРОДОВ
город А – виталий по (Англия)
город В – константин баскович (Израиль)
город А
1.
нет, не от страха, а просто хотел проверить,
как приживется мятежной души рассада.
«там за оградой пасется опасный зверь ведь,
может останешься, может туда не надо?"
так говорила за день до отъезда мама,
плакала, переживала и обнимала.
раньше экзамены сдал и решил упрямо:
тут зарабатывать буду я вечно мало
точка. решил, что родные места покину.
солнце меня провожало, стыдясь, краснея.
в памяти будет хранится всегда картина:
грязный плацкарт в пять утра и еще во сне я
2.
утро серело, темнело. все верх ногами.
узкие улицы. трудно дышать и мыслить.
надо отправить открытку любимой маме
о том, как доехал и о глубинном смысле
ройся, копайся поглубже, ищи упорней –
может нароешь утратой живую воду
под вековым асфальтом. засохшие корни.
тут не бывает ресурсов и нет заводов,
тут все дышало еще до прихода Рима,
и потому в магазинах в продаже воздух.
по вечерам, чтобы выжить необходимо
выйти за дверь, закурить и представить звезды
3.
неба над городом нет как в хипповом гетто,
мысли заужены. вены ночных проспектов
в тромбах кафешек, и тишь прозвучала где-то
на расстоянии жизни. в нулячий вектор
будни как будто вышли из вечного строя
и выхлопные ветра раздражают нёбо.
нас было трое. мы ехали точно в Трою,
где из-за низкого неба нет небоскребов,
где управляют всем, даже совестью деньги,
где не ужиться тебе, если хочешь правды.
там где толкуют о Боге на местном сленге
и новостям, точно истине очень рады
4.
столичные звуки в мертвые уши льются,
утро под маской эспрессо проникло в спальню,
а я не готов ни к одной из революций,
до затяжки мне не выразиться буквальней
музыки drum’n’base как-то попавшей в плеер,
мокрого кашля как-то попавшего в клетку
впалой груди. день ото дня становлюсь злее
от неумения взять себя на заметку
5.
в городе все пути как смерть исповедимы,
семь цветов радуги потчуют каждый угол,
но только все навзничь, глупо, порочно, мимо
камня из темени вылупившихся пугал
«это история, - мне говорят, - постфактум,
он заправляет движением псевдо мира».
все, что ты носишь на сердце, помимо фактов,
и есть основная спасающая сила
6.
я не согласен, а как же мне быть согласным,
если все гласные в сердце моем иссякли,
и самый любимый цвет почему-то красный,
который сильнее сильных с височной капли
каждое утро борьба с кем-то очень хитрым,
каждое утро метро, беготня, работа,
сон превратился в несбывшиеся субтитры
фильма, который начнется опять в субботу
7.
ритмы хип-хопа в уснувшие уши льются,
звезды-врачи заступили в ночную смену,
тени не выживших внутренних революций
не подлежат апгрейду, возврату, обмену
город В
1.
прошлое, некогда бывшее лишь настоящим
льется вином на холодные плиты вчера,
в общем-то это метро, и достроить пора
самое настоящее из метро, где мы стащим
с ночи покровы. в больнице поют доктора,
в хоре одни терапевты, журнал не дочитан,
правила все нарушают, и эта пора
точно весною зовётся, и бунт ей засчитан
2.
камни хромые на скатерти жарких ветров,
ветры слепые на каторге мира ночного,
маленький домик, песок, или из под мостов
шелест уюта и можно прожить без иного,
мысли скульптуры, от жизни извечный вопрос,
память, мой улей, заброшенный долгими днями,
«и» перечёркнуто. много отравленных ос
чёрными, как пожары, всегда временами
вне или после! длинна у проспекта – аршин
вечности, или секунда, как до неба морю,
муза иная, доказывает, хоть не спорю,
целой теории\чувства, аспект величин
3.
в жаркой продажности ви’денья мечутся жмени,
мелочь разбросана в комнате тыльных сторон,
нет, поражают не камни доверчивой лени, –
спальни, в которых рождаются сонмы препон.
в матовой скатерти место творения – мата,
изредка-быстро проносится мир ворожбы,
белые родинки чёрного миро-квадрата
в сделанной наспех картинке газетной судьбы
4.
самые в сумерках очи смежает похмелье,
ложь гнутых ложек, и хватит с лихвою на смерть,
пасха, а думают это не наше веселье,
ибо метафора эта – лишь к вечеру клеть,
меч полубога – не купол цветной надо лбами,
лоб недосмотра осмотрен под пропастью спин,
что-то однажды простить между разными нами,
значит впервые дано, где покой не один
5.
в чистой красавице пишут сердечные чары,
старые эти мозги приручаются в раз,
что будем петь? до какого итога случайны
колокол, молот, металл, серебро и алмаз?
чтоб тараторить бездушно о плавности музы,
хватит и рта, и словца, и листа, и конца!
мне – ничего из того, что как воздух, как узы.
носится, мочит, скребётся в застенки лица
6.
был в окруженьи течений с отсутствием неба,
был приближённым к Атону у моря без вида.
неузнаваемым, точно в кипении гнева.
неосторожным, как полночь проспавшего гида.
был отчуждённым, отчу’жденным, чуждым чужому.
главное, глотка сама потеряла глиссандо.
вот мне и тридцать. мгновение скажет «живому»,
«мёртвому» - вечность ответит, и это досадно
7.
эвакуирован, репатриирован, списан.
воображение дорисовало стаккато.
медленно и на вы стены бросят мне истин
вызов. я падаю тихо на лужи асфальта.
вещи нутром обожая, и воздух тенутто.
я с ними брежу и над беспорядком вслепую,
перебираю как чётки в уме поминутно,
символы времени, радость не зная земную
8.
музыка – это мечта чуть оглохшего слова.
если ты просто слепой, то встань в очередь первый.
соль кислорода, но вера уже не основа,
если играют в войну с робкой ревностью нервы.
вера уже не корова над символом крова.
эти слова чрезвычайны до сна кривотолка.
«музыка – это мечта чуть оглохшего слова»,
но и с такою мечтою ослепнуть недолго
9.
голуби возле фонтана и книжный напротив.
море привычное глазу и парк розеолой.
можно себя разрушать ничего не испортив
прошлым, отчаяньем и суетою, к которой
сердце привыкло, хоть запахи точно из храма,
кофе в эспрессо кафе – облака точно плоть их
вовсе отсутствует. шляпа, купальник и дама.
«голуби» возле фонтана, а книжный не против.
10.
время промчалось и маленький страх поминутный
шёл от исхода к исходу как стрелка большая.
много я видел прекрасного, если же тут ты
вместе со страхом идёшь, как подобье трамвая,
всё забывается, помнить не всякому должно.
и остаёшься стоять, коль стоять удаётся
город у моря, но слишком уж белая кожа
выдаст другой, где вода горяча не от солнца
город А
крик – не природный звук, а природа скульптуры
вытесанной из камня безмолвной планеты,
шесть миллионов молчат умирая с дуру,
жаль, что об этом знают одни лишь поэты
физика больше не в силах объять молитву:
нужно скатиться на дно, чтоб достигнуть пика.
выбрасывай в мусорный бак с горяча бритву
вены не режутся по удаленью ника
память скитается по закоулкам центра,
прыгает точно пружина по континентам
море, молчащие камни и пахнет цедрой
прошлое плотно обмотано изолентой
музыка – это мечта постаревшего слова,
слово – это основа первичного звука.
жизнь без корней расцветает снова и снова,
главное чтобы дождаться плодов и внуков
ну а пока останусь в готическом гетто
с викторианско-постмодернистским толком.
прошлое в будущее как всегда одето,
но с настоящим сходства увы нисколько
город В
поздние лестницы старого города где-то
к небу уводят остатки души от души,
музыка – страшная смесь процветанья и гетто,
музыка – странная трель прозвененья в глуши.
сходят лавины и бездны срываются гневно,
камни, песок, и столетие чувством седьмым,
и не спасает ни речь ни тоска ни измена,
больше не быть разобщённым, но вечно одним
долго брожу по бульвару, где новые леди,
словно давно уже что-то мешает людей
в этих котлах из камней и последнее бренди
вечером этим сжимает мне горло сильней.
годы продумали счастье задолго до сердца,
старые леди чудны в этой музыке темз,
лишь объяснения чуда имеют здесь место,
чудо же любит продолжится ясностью мест.
я выхожу на проспект, где афиши концертов,
вечером запах гордыни и шелест паров,
на сигарету одну эти несколько центов,
сколько за целую жизнь полыханье костров.
стройные здания города, пёстрые краски,
ты мне сказал, если падать – руки не подать.
только беспечность, но где же достать благодать?
леди на этих бульварах забыли про страсти.
медленной музыки звенья рассыпаны в гром,
может тебе эта песня покажется грустной,
только однажды, однажды уехав, потом
долго проплачешь над неисцелимостью русской.
знаю, нацисты здесь были бельмом на глазу,
ибо в покое величие этих строений.
я убегаю из мною забытых столетий
в неба ночного излитую кровь и грозу.
надо язык создавать даже если уже.
надо всегда повторяться и быть примитивным,
ибо такими бывают идя к нему длинным
старым мостом между счастьем и болью в душе.
город – симфония, мы в нём остывшие свёрла,
строить здесь трудно семью, но труднее жильё,
молча вбираю остывшее счастье своё
сидя в автобусе в лёгкие сердце и горло.
мы только ноты и изредка терции льём,
если петлять на автобусе долго, как пьесы.
можно лишиться гармонии. улицы-бесы
наш музыкальный талант зарывают живьём.
маленький ужин у моря, закат и апрель.
скоро звезда упадёт и закончится месса.
в сердце уже отфильтровано главное место,
старый художник свернул уже всю акварель.
если ты влип, отчего-то влюбился, зазнался.
если твоё одиночество вечный скелет.
можешь бездействовать, тут очень долго до загса,
но и до счастья огромное скопище лет.
знаю, нарциссы здесь точно ранение в мозг.
каждый способен на блеск, гениальность и силу.
я представляю за городом этим могилу,
в коей лежать мне и, – кажется, мир этот прост.
здесь есть позиция точная для осмысленья,
что тебе делать и как отчего-то спастись.
вникнешь, и выйдешь туда, где вершат преступленья
пьяницы в пятницы, воры, бездельники, слизь.
город А
два пони'mania, два языка под кожей
точат ис’con’ную жажду похерить выбор,
как ни star’райся, но быстренько подытожить
мес’toe под soul’нцем не выйдет, хоть гни верлибр.
song’ный язык обернулся mold’чащим монстром
и обезв’red’ил неистовость г’roam’мкой мысли,
мне от такого расклада не spit’ся остро
и от такого исхода судьба зависла.
soul’нечный den’ь не мил, как бывает не мило,
то, чего так hot’елось до су’door’ог в почках,
речь не скользит и не мылится точно мыло
купленное у турков. и рвется цепочка
будущего и прошлого. вст’raw’ена wall’я
в стену обычаев и сла’bow’мных мнений,
рот открываешь и слышишь: «ты сбрендил что ли?»,
лучше молчать как И.Б. и сдружиться с тень’you.
так прирастаю к стулу в нелепом chair’тоге,
точно core’абль в закрытой навечно бухте,
плаваю между строчек так в поиске Бога,
плавно love’ирую, жду пока мир не рухнет.
город В
медленно разум ответит на боль и на вонь
и подыграет из жалости танку мим*1,
пьяный художник на туш упадёт как огонь,
пьяный сириец да рус*2 ополчатся на Рим,
старые русские новую водку пиют*3,
мой командир он хороший товарищ, но дед,
крикну я кар и взлечу за бездомный приют,
коим придётся расплачиваться за вред,
гомо по берегу ходит весь час нагишом,
нервы просмаленны так, словно нервами – дом,
этим огнём одиноко иду я в одно
прошлому, чтобы канай мне сказало оно,
только живи, в испытания нос ты не суй,
сами возьмут что им нужно и ты меломан
низость высокая времени да и – не суть,
малость ничтожная смут и не мера умам
заключение
город В
старых окраин пустоты, я грязный на мысль,
вешаться звёздам над морем не стыдно, слепя,
как обуздать эти злые порывы за слизь,
как рассказать об отравленном чувстве себя?
может и в будущем нам повезёт на улов,
рыба в душе попадается снова на крюк,
чтобы от города мне оставалось дворов
глухонемое молчание, вырванный звук,
берег единственный, тонкий извилистый спуск,
в каждом живёт ресторане свой личный народ,
улицы пахнут как вишня упавшая с уст,
пахнут слова, как зажатый молчанием рот.
чувствую Хором себя: он то злится, то мстит,
вплоть до Осириса все прошли длительный путь,
буду рвать волосы я, если сокол взлетит.
недосягаемость крыл, никогда, хоть чуть-чуть
*1 к примеру (Иврит)
*2 раздавленный (Иврит)
*3 поэзия/поэтичность (Иврит)
© виталий по
© константин баскович