На фото курительная трубка, моя авторская работа, чубук из корня вишни, резьба ручная - Черное море - протравлена специальным раствором для твердых пород дерева, мундштук из персидской сирени, по твердости не уступает кости и эбониту, кольцо из королевского (грецкого) ореха, точка на мундштуке из мореного дуба. Вышел на пенсию и вспомнил старое своё увлечение, резать трубки и мундштуки.
Мадонна поклонной горы
Есть слово такое старинное слово,
Оно на земле спокон веку известно.
Есть слово такое старинное – вдовы,
Но есть и другое, белее – невеста.
Есть время такое – венчальная осень,
И видимо, люди не могут иначе.
И аисты в клювах нам счастье приносят,
И это вранье, что мужчины не плачут.
Есть песня такая – старинная песня,
Ее пела ночью Мадонна младенцу.
Есть песня такая – волшебная песня,
Известная только лишь женскому сердцу.
Есть время такое – дожди за дождями,
И видимо время не может иначе.
Когда наши сказки прощаются с нами,
И это вранье – что мужчины не плачут.
Есть чудо такое – женские руки,
Они пеленают, они и хоронят.
Все в веночках встреч и печалях разлуки
И благовест сердца, которому Храмы все вторят.
Есть время, что мы называем войною,
И видимо время иначе не может.
Есть старый обычай, жить жизнью земною.
И крест этот только лишь выдержать сможет,
Сердце, сердце. Женское сердце,
Есть чудо такое женское сердце.
И сколько о нем уже песен сложилось,
И сколько любви в это сердце вместилось!
Ну разве сегодня сравнится с ним что-то?
И снова смотрю я на старое фото…
Седая армянка с глазами Мадонны
Глядела в глаза мои словно с иконы.
Солдатскую каску к груди прижимая,
И что-то былое, свое вспоминая…
;;;
В глухом уголке Краснодарского края,
Как будто земном отражении рая
И нашему времени робкий укор,
Поклонной молитвой склонившихся гор,
Речушка Чепси свои волны несет
И на перекатах зурною поет:
«Родные! Хорошие! В мире живите!
Жалейте друг друга, друг друга любите».
Откуда слова она знает такие?
Какие созвучья, созвездья какие?
Кто те!? Кто в ее ледяные уста
Вложили нагорные речи Христа.
Какие столетья, надежды, народы,
Сложили в нее свои вешние годы.
И столько любви в ее водной картечи,
Что можно залить Бухенвальдские печи.
Речным своим сердцем сравнимая с Волгой,
На нас наглядевшись за век свой недолгий,
Сменила счастливое прежде теченье
На иконоликое мироточенье.
«Родные, хорошие, в мире живите!
Жалейте друг друга, друг друга любите»…
А может быть это молитва солдата,
Чьи раны река омывала когда-то.
Ведь здесь, в Поднависле, в солдатских хоромах
Закопано три батальона стрелковых,
А может и больше, нас разве считают,
Когда дьявол с Господом в кости играют.
;;;
И памятью дьявольской этой игры
Стоят две часовни у черной горы.
Как будто две окаменевшей слезы,
Два эха прошедшей военной грозы.
А между часовен пять траурных слов
В железном строю в две шеренги стоят,
Призывней всех звонов, святей всех крестов:
«Бессмертен твой подвиг, советский солдат».
А птицы над ними поют о любви.
Не зная, что все здесь цветет на крови,
И в братских пуховых могилах лежат
Несметные крошеньки наших солдат.
Антонов, Зеленский, Козлов, Иванов,
Исаев, Ломакин, Яворский, Седов,
Анищенко, Гришин, Донецкий, Таран
И ваша сестра Аршалуйс Ханжиян.
И здесь, Поднавислою, в сорок втором
Молила ты Бога всегда об одном,
Ветрами небесными раны зашить,
Чтоб этим ребятам до свадьбы дожить,
Пусть даже безруким, безногим, без глаз,
Дал Бог лишний день, лишний миг, лишний час.
Кивая мольбам отлетающих в рай:
«Когда похоронишь, ты нас не бросай».
И всю свою жизнь с той военной поры
Была ты хозяйкой поклонной горы.
И глядя в нездешние дали свои,
Шептала: «Ну как там, родные мои».
В одном из урочищ кубанской земли
Стоят две часовни у черной горы.
Армянской и русской печали юдоль .
И чтоб приглушить эту вечную боль,
Я как Аршалуйс зажигая свечу,
Молюсь той молитвой, что мне по плечу,
И глядя в нездешние дали свои
Шепчу им: «Ну, как там, родные мои …»
;;;
Поднавислой, Поднавислой,
Надо мной гора нависла.
И лежу я зубы стиснув,
Поднавислой, Поднавислой.
И лежу я, зубы стиснув,
Никакого в смерти смысла.
И о чем я не помыслю,
Все стекает Поднавислу.
Я не брал ни Днепр ни Вислу,
Не кружил по жизни высью,
И меня в рубахе чистой
Закопали Поднавислой.
И любуясь Божьей высью
Свою смерть зубами стиснул,
Свою боль зубами стиснул
Поднавислой, Поднавислой.
;;;
Не помню год, не помню города,
Да и названия страны.
Дрожа от неземного холода,
Я шел с солдатами с войны.
Оставив на полях сражения
Кто лук, кто меч, кто автомат,
На звуки Ангельского пения
Летели душеньки солдат.
Прощай Земля, прощай оружие,
Прощай бродяга Млечный путь.
В кровавоогненное вьюживо
Меня уж больше не втянуть.
Из этой чертовой убожести,
Где никому и никогда
Не удалось прожить по-божески,
Мы уходили навсегда.
Кто прохрипев: «Ура. За Сталина»,
Кто прорычав: «Аллах Акбар»
Кто обезумев от отчаянья,
Кто принял смерть как Божий дар.
И этот дар был даром вечности,
Там, где за каждою звездой
Среди мерцаний бесконечности
Мелькает белый парус мой.
Мы шли на все четыре стороны
Из всех веков, сражений, стран,
И только матери и вороны
Еще виднелись сквозь туман.
И мать молила из последних сил:
«Храни Господь тебя, сынок!»
А ворон каркнул: «Как же сладок был
Твой затуманенный зрачок».
Эх ворон, сколько слез я выплакал
В надеждах счастья своего.
А ты одним ударом выклевал
Мечты и звезды из него.
И хоть слывешь ты птицей думною,
На трупах смотришься орлом.
Но глядя в небо ночью лунною
Ты ничего не видишь в нем.
Тебе, проклятьями воспетому,
Незримы вечности черты,
Как выходя из мира этого
Мы входим в мир своей мечты.
Куда с родных полей сражения,
От нетерпения дрожа.
На звуки Ангельского пения
Летит солдатская душа.
;;;
А жизнь на земле как обычно идет,
Опять в Поднавислу приедет народ,
Народ тот – курсанты университета,
И кроме улыбок, тепла и привета,
С собой привезут и лопаты и пилы
И новенький велосипед для Галины,
Племянницы Аршалуйс Ханжиян.
За мемориалом повырвут бурьян,
Газонокосилкой траву подравняют,
Из речки Чепси валунов натаскают;
Подправить ограду у братских могил,
На ветках сухих зазвучат трели пил.
Помогут Галине в хозяйстве прибраться
Подкрасить что нужно, подправить забор.
Костер разведут и борща наедятся…..
Потом и костерный пойдет разговор.
А позже, когда тихий вечер настанет,
Из кавзика кто-то гитару достанет.
По струнам гитарным рукой проведет,
И песню свою о войне запоет.
И в шуме речном, по ее перекатам
Польется негромкая песня солдата.
;;;
Ночь над костром длится и длится,
Как и вчера, снова не спится.
А в небесах в вечном покое
Звезды летят над Ханкалою.
Вон та звезда снова мигнула,
И как ножом сердце кольнуло.
Словно на ней в это мгновенье
Вижу твоих глаз отраженье.
Как мне хочется сейчас,
Чтобы свет любимых глаз
В эту ночь над Ханкалою
Не растаял, не погас.
Значит - Бог еще за нас,
Если свет любимых глаз.
В эту ночь опять со мною,
Значит Бог еще за нас.
И не уснуть мне до рассвета,
Счастье мое, зная, что где-то.
Эту звезду над Ханкалою
Видишь и ты вместе со мною.
Это она столько столетий
В годы беды и лихолетий
Светом любви душу спасает
И все сильней, ярче сияет.
Как мне хочется сейчас,
Чтобы свет любимых глаз
В эту ночь над Ханкалою
Не растаял, не погас.
Значит Бог еще за нас,
Если свет любимых глаз,
В эту ночь опять со мною,
Значит Бог еще за нас.
Значит сердцу своему,
Значит сердцу твоему,
Даже в этой черной пьянке
Я надежду сберегу.
И известно лишь ему
Только сердцу одному
Как вернусь, на белом танке
Или в цинковом гробу.
Ночь за окном длится и длится,
Как и вчера, снова не спится…
;;;
А когда-то в Поднависле у такого же костра
Аршалуйс попросит кто-то: «Спой нам что-нибудь, сестра».
И она платок поправит, сядет рядом и вздохнет,
Помолчит, и тихо-тихо по-армянски запоет.
Песню ту, что вечерами пел под яблоней отец,
Про армянские дороги и терновый их венец.
Про закаты и рассветы, и про озеро Севан,
То, куда впадают реки слез и песен всех армян.
А бойцы на звезды смотрят, толи живы, толи нет.
Кто закат над Доном видит, кто над Тереком рассвет.
Как за яблоневым садом дом родительский стоит,
И еще не понимая, то ли умер, толи спит.
Так захочется солдату в эти окна заглянуть.
Эх, поднять бы Поднавислу, да туда перемахнуть.
Через горы и окопы, через танки и леса,
Через братскую могилу, через рая небеса.
Опуститься возле дома, в дверь открытую вбежать,
В золотые руки мамы свою голову зажать;
- Мама, мамочка, мамуля, забери меня домой!
- Не смогу, цветочком Божьим стал теперь сыночек мой.
И солдат сквозь слезы видит стопку водки на окне,
А на ней горбушка хлеба: «Что же, значит это мне?
Нет, не верю, этой ночью в Поднависле у костра,
Как бы мог тогда я слышать, что мне пела медсестра.
Мама, мамочка, мамуля, я не мертвый, я живой, и не мой стакан…»
Но сыну мать сказала, плача: «Твой».
«Мой? Ну, что ж» - и залпом выпил, и горбушкой закусил.
Обнял мать, вздохнул и Богу с честью душу отпустил.
Отпустил, а сам остался, ну куда ему идти,
Ведь для косточек солдатских лучше места не найти.
Чтобы спать под шум прибоя подберезовых морей,
Тех морей, куда впадают слезы наших матерей…
А потом, когда след песни затерялся в звездной мгле,
Стало тихо, как бывает после смерти на земле.
А солдат смотрел на небо, на густой его настой,
И не мог налюбоваться этой Божьей красотой.
Млечный путь своей Вселенной прошагав за двадцать лет,
Он никак не мог поверить, что его на свете нет.
Повторяя как молитву: «Я вернусь, вернусь, вернусь,
Ты же веришь мне, сестричка?», «Да» - кивнула Аршалуйс.
И глаза ему закрыла и пошла, чтоб в путь собрать,
Из терновых рук России в крылья Божьи передать.
Через горы и окопы, через танки и леса,
Через братскую могилу, через рая небеса…
;;;
А когда наш курсантский костер разгорелся,
И исчезло виденье военной поры,
Я с ребятами нашими чаем погрелся,
И с Галиною, новой хозяйкой горы.
Еще долго о жизни ее толковали,
И что здесь до сих пор электричества нет,
Про корову, которую волки задрали,
Ту, что ей подарил наш университет.
- А курей, почему нету в вашем поселке?
- Вон лисица в конце огорода живет,
И куницы тут, рыси, а коршунов сколько…
И хоть каски на куриц надень - не спасет.
И под странные шорохи здешней природы
Рассказала историю местных армян.
Как спасаясь от турок, в двадцатые годы,
В Поднавислу приехал Кеворк Ханжиян.
И в кубанскую землю дорожный свой посох
Возле речки Чепси навсегда закопал,
И двенадцать детей - золотых абрикосок,
Корень к корню с Россией любовью связал.
А когда снова дочку жена подарила,
Он сказал ей: «Давай Аршалуйс назовем,
Чтобы светом звезды этот мир осветила,
Мир, в котором мы все как слепые живем».
А потом, когда немцы сюда подступили,
Чтобы на Туапсе через горы пройти,
Сколько наших бойцов они здесь схоронили,
Тут ведь места живого нигде ни найти.
Там вон пять моряков, там вон сотни четыре,
А под вон той горою и не сосчитать.
И под мемориалом покоятся в мире
Те, кого приносили сюда помирать.
А фашисты хотели вон с этой высотки
Выйти на Туапсе, но под носом у них
По охотничьим тропам отец ее тетки
Той же ночью провел на высотку своих.
И когда утром немцы полезли на гору,
Наши встретили их ураганным огнем…
Вот такие дела здесь творились в ту пору,
Да и в эту, и дальше рассказ был о том,
Что бывает, сюда погулять приезжают
Молодые, чтоб водочки русской попить
А напившись, в поклонную гору стреляют
И тогда лучше из дому не выходить.
Ну скажите, мы что же, чухонцы какие,
Как же так, на свои же святыни плевать.
Ведь на крыльях безверия души людские
Слугам дьявола слаще всего распинать…
Рассказала, что как-то из Фанагорийки
Довелось в Поднавислу идти ей в пургу,
В Аршалуйсиной старой престарой шубейке
Километров двенадцать по пояс в снегу.
Так измерзлась тогда, так тогда заморилась,
Еле-еле до хатки родной добрела.
Заползла на кровать, всем чем было накрылась,
И в могилке такой больше суток спала.
В общем всякого в этой глуши натерпелась,
Да и тетке здесь тоже пришлось воевать.
В девяностые тут кой-кому захотелось
Поднавислу себе под усадьбу забрать.
Говорят человек на Кубани известный,
Слава Богу Господь ему все же не дал,
Срыть могилы и речкой залить это место
Чтобы озеро сделать, и трактор пригнал.
Но тогда на защиту солдат своих встала
Аршалуйс и на трактор в атаку пошла,
И со старым отцовским ружьем отстояла
Честь России не этой, а той, что прошла.
Через Красную площадь девятого мая
До земли поклонившись солдатам своим.
Той России, с которой сюда приезжая,
Мы у Братских могил на коленях стоим.
И минуты молчанья в заблудшие души
Отмеряем себе кто на жизнь, кто на час…
Ты хоть раз до конца их, Россия, дослушай,
И быть может Господь достучится до нас.
;;;
Где-то там, где дома не взлетают на воздух
И царит беспредел красоты.
Нет могил только звезды и звезды,
И на Храмы похожи мечты.
Где-то там, где нет смысла в страданьях,
Из бездонных космических дыр,
Прилетают Минуты молчанья
В наш измученный бедами мир.
С каждым годом все дольше и дольше
Длится тень этих черных минут.
С каждым веком все больше и больше
Тех кто с новой войны не придут.
И все чаще Мадонна с младенцем
Глядя в небо ночное, не спит.
И ее материнское сердце
Все сильней и тревожней стучит.
От того ли, что снова стоят на столах
Стопки с водкой, накрытые хлебом.
От того ли, что в женских и детских глазах
В реках слез тонет синее небо.
Оттого ли что видит как мы вслед за ней
Смотрим в небо все с большей тревогой.
И намаявшись в поисках лучших путей
Все уходим одною дорогой.
Как ревущим потоком в безверья проран
Вновь несется на нас лихолетье.
И минуты молчанья идут на таран
На бездарное это столетье.
И кружась над бескрайними реками слез,
Потрясенные больше чем прежде,
Крылья наших сердец у разрушенных гнезд
Согревают лучами надежды.
Чтоб собрав свои силы, смогли мы опять
Полететь за своими мечтами.
И однажды, увидев смерть близких, понять,
Что не все можно мерить деньгами.
Ведь когда загремят барабаны судьбы,
Кошельками мы их не обманем.
И в какие бы нас не ложили гробы,
Все нагими пред Богом предстанем…
Где-то там, где симфонией вечного света
Дирижирует луч доброты.
А закаты светлее рассвета
И на Храмы похожи мечты
Где-то там, где нет смысла в страданьях,
Просят нас о Земле рассказать.
Но все чаще Минута молчанья –
Это все, что мы можем сказать…
;;;
А когда тишина заполняет все поры земные,
И становится слышно как Ангелы в небе поют.
Из счастливых краев к нам приносят ветра неземные
Звуки вальса, который в России давно уже ждут.
Вальс, с которого списаны мы и улыбка Джоконды,
Вальс, под звуки которого кружатся наши миры.
В такт ему при рожденьи Христа билось сердце Мадонны,
В такт ему билось сердце хозяйки поклонной горы.
Этот вальс наша вера с тобою,
В то что мы никогда не умрем.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Мы в России давно уже ждем.
И мы слышим его, когда женщин любимых целуем,
И пред Господом Богом в счастливых мирах предстаем,
А когда всем народом за правое дело воюем,
То заслушавшись им, в штыковые атаки идем.
И тогда заглушить этот вальс даже Боги не в силах,
Ведь в такие часы у солдат не бывает Богов,
И под звуки его засыпаем мы в братских могилах,
И под звуки его просыпаемся в мире ином.
Но однажды его лебединые крылья обнимут
Нас с тобою за белые хрупкие плечи Земли.
Он еще далеко, но я знаю, что скоро поднимут
Паруса золотые святые его корабли.
И пройдя океаны столетий к России причалит
Вальс, под звуки которого рушились наши миры.
Где всю жизнь возле братских могил золотыми ночами
Этот вальс танцевала хозяйка поклонной горы.
Этот вальс - наша вера с тобою,
В то, что мы никогда не умрем
Этот вальс, этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Мы в России давно уже ждем.
;;;
Когда Господь всех нас вернет
На берега любви,
И наша родина взойдет
На подиум земли.
Но не в солдатских сапогах
С винтовкой за спиной,
И не в гламурных кружевах
На глянцевый «PLAY BOY»
А в поэзии от Пушкина,
В мечтах от Циолковского,
Взойдет на подиум земли
Под музыку Чайковского.
Походкой от Есенина,
С улыбкой от Гагарина,
Без памятников Ленина,
И без ГУЛАГов Сталина.
Когда Господь всех нас вернет
На берега любви,
И наша родина взойдет
На подиум земли.
Не той земли, что все зовут -
Планетою рабов.
А той земли, что назовут -
Планетою Богов.
В поэзии от Пушкина,
В мечтах от Циолковского,
Взойдет на подиум земли
Под музыку Чайковского.
Походкой от Есенина,
С улыбкой от Гагарина,
Без памятников Ленина,
И без ГУЛАГов Сталина.
Когда Господь всех нас вернет
На берега любви…
;;;
Словно босыми пятками в раскаленные угли нот
Своих пальцев печаль о тоску обжигая,
Ты скажи мне Дживан, почему твой дудук поет,
Словно в нем замерзает птиц перелетных стая,
Тех, что позднею осенью в девяносто седьмом году
В день, когда свет звезды на земле хоронили.
Облепили все ветки в ее золотом саду,
Словно души солдат, тех, что в годы войны в Поднависле зарыли.
Прилетели они, чтоб нежнейшему из наинежнейших сердец
От всех братских могил до земли поклониться.
И в тот миг, когда снял с нее Бог свой терновый венец
Песней песен за душу ее помолиться.
Пусть Дживан, твой дудук нам расскажет про берег любви,
Тот, к которому крест ее веры причалил.
Где с тобою Дживан, мы так и не смогли
Преумножить весны и уменьшить печали.
Чтоб однажды, Дживан, наш уставший народ
Опустил бы протянутые руки,
Всех вождей, всех старушек, всех вдов и сирот
И стал подвиг любви выше подвига муки.
Словно сердцем вжимаясь в разоренные гнезда нот
Свои клювики пальцев о печаль разбивая,
Ты ответь мне Дживан, отчего твой дудук поет
Так, как петь не смогла ни одна бы душа земная.
И какая мечта зачала в абрикосовом чреве его
Изумрудное зарево первого звука,
Чтобы светом звезды он расцвел из него
Нам даруя Евангелие от Дудука.
И когда я прочел в нем, как старый солдат целовал
Ее фото надгробное, словно икону,
Мой крест веры в людей вновь зарей засиял,
И за сердце ее Аршалуйс я назвал
Не хозяйкой поклонной горы, а Мадонной.
;;;
Свеча моей жизни полувековая,
Я в песенный Храм вновь с тобою вхожу,
И пламенем сердца его освещая
По ликам баллад своих взглядом скольжу.
Душе отмеряя от истин бесценных,
Сквозь песен глаза вновь в свои заглянуть,
И на Алтаре и на фресках настенных,
Где цвет подновить, а где пыль отряхнуть.
Вот эту балладу мне мама напела,
Качая ночами мою колыбель.
А с этой мне сердце насквозь просвистела
Есенинских грез соловьиная трель.
А эта подарена взглядом девчонки,
Которую так и не поцеловал.
А эти баллады след первой наколки,
Когда Солженицына перечитал.
А вот и с Высоцкого иконостаса
Нехитрый мой список с великих баллад.
А эти уже из родного закваса
И все про дороги, разлуки, солдат.
Где в дальние дали я их провожаю,
В России положено всех провожать.
Но кем не положено, точно не знаю,
Из далей далеких живыми встречать.
И кем не положено, точно не помню,
А вспомню, по крупному с ним разберусь,
Я всех вас, клянусь, поокопно запомню.
И если Бог даст, подорожно дождусь.
Чтоб вместо бинтов шестиструнной гитары,
Где в каждом аккорде то скрежет, то стон.
Укутаю ваши бессмертные раны
В двенадцатиструнный малиновый звон.
И вырвав из смерти всем тем миллионам
Навеки исчезнувшим в шаре земном,
Накрыв Поднавислу малиновым звоном,
Вас всех соберем за солдатским столом.
Но не за Победу мы пить нынче будем,
Оставим победам другие пиры,
Мы всемиллионно из чарок пригубим
За Сердце Мадонны Поклонной горы!
P.S.
На сини неба ясным днем любуясь птичьим перелетом,
Благословляю всех стрелков на неудачную охоту.
И тех, чей выбор впереди – в собачью или птичью стаю,
Я выбрать крылья Вас благословляю.
В 2009 г. поэма участвовала в ежегодном литературном конкурсе <ДОБРОЕ СЛОВО>, которое проводит Министерство Внутренних Дел РФ, и получила первую премию, мне в Москве министр вручил диплом лауреата и золотое перо (композиция высотой 20 см. из чистого золота), хранятся в музее Краснодарского университета МВД России.
Из этой поэмы я создал 25 - минутную литературно - музыкальную композицию со своей музыкой и музыкой Д. Гаспаряна и других армянских композиторов - для четырёх чтецов (умеющих петь), где также задействованы две пары вальсирующих.
Если есть желание поставить этот спектакль - буду рад помочь.
22 июня я с курсантами КрУ МВД России показывали её на мемориальном комплексе в посёлке Поднависла уже много лет.
Контактный телефон 8918 297 67 78
Слушайте мои альбомы - ВОЖДИ - МОЯ ДУША - Я РУССКИЙ - ВЕРЕСК - на шансон инфо и мой новый двойной альбом - НЕ ГОРЮЙ (52 песни) - на реалмузик.
В конце текста КУБАНСКИЙ БОРЩ описаны некоторые мои музыкальные работы.