Он пришёл ко мне и сказал:
- Зачем ты это делаешь? Так нельзя.
- Что делаю? – не понял я.
- Ты живёшь по Брэдбери, - ответил он, строго глядя на мой висок.
Я почувствовал, как от этого его взгляда у меня запульсировала кровь в виске. В том, на который он смотрел.
- Я живу обыкновенно. Занимаюсь своими собственными делами, которые никого не касаются, - ответил я. – Может быть моя жизнь и кажется большинству моих знакомых эксцентричной, но я лично не вижу в этом ничего предосудительного. И уж тем более, не собираюсь ничего менять, - добавил я и для большей убедительности помотал головой.
Он длинно вздохнул и посмотрел на меня полными грусти глазами.
- Ты живёшь по Брэдбери, - повторил он и подошёл к окну.
Я задумался, пытаясь представить себе эту загадочную, полную непредвиденных неприятностей (от которых, видимо и хотел уберечь меня мой приятель) жизнь. Получалось плохо. Вернее получалось хорошо, но очень уж безрадостная картина предстала моему мысленному взору. Я прошёл через комнату и опёрся ладонями о подоконник. За стеклом шёл дождь – длинный и серый, он шёл уже целую вечность; бурые листья на деревьях мелко дрожали под ударами капель. Мы стояли и смотрели на двор.
- И вот ты нарочно пришёл в такую погоду, чтобы сообщить мне об этом? – спросил я.
Он помолчал, снова вздохнул, как будто собирался объяснить мне вещи интуитивно понятные, но плохо поддающиеся формализации.
- Мне страшно, - проговорил он наконец. – Однажды ты выйдешь на улицу, и город не узнает тебя. Ты пойдёшь по пустым тротуарам, и вихри тополиного пуха будут стелиться перед тобой по асфальту. Дворовые собаки станут провожать тебя от изгороди к изгороди, передавая возмущённую эстафету, но ни одна занавеска на окне не дрогнет, и не скрипнет ни один ставень. Скажи мне, о чём ты думаешь всё время?
Я не ответил. Я сходил на кухню и принёс пару рюмок и неполную бутылку бренди.
- Знаешь что, это слишком сложно для меня сейчас. Выпить хочешь?
Он отвернулся от окна и кивнул. Я наполнил рюмки, протянул одну ему, и мы чокнулись:
- Давай за дождь. По крайней мере, это одна из немногих честных вещей, случающихся на свете. К тому же он разгоняет всё по своим местам.
- За дождь!
Мы выпили, и я стал ждать, когда хаос моей голове начнёт обретать какие-нибудь формы. Мне было любопытно, что там из этого хаоса может возникнуть; я был готов к приятным сюрпризам.
- Тебе надо решительно менять взгляды на жизнь, - продолжал меж тем мой приятель, наливая нам снова. – Посмотри, сколько есть на свете замечательных авторов! Почему бы тебе ни жить, скажем по Стругацким? Или, на худой конец, по Максу Фраю? Направь свою эксцентричность в позитивное русло.
Я слушал его немного рассеяно. На улице давно стемнело, дождь прекратился, и уцелевшие листья в свете вечернего фонаря висели спокойно словно переводя дух.
- Ладно, - сказал я, - я подумаю; может быть ты и прав.
Залпом допив остатки бренди, я встал и направился к вешалке в прихожей, на которой висел в одиночестве плащ.
- Ты куда? – встрепенулся мой приятель, также порываясь встать с дивана.
- Надо что-то менять. Пойду куплю пистолет и новый GPS.
Накинув плащ, я вышел на мокрый двор. Принятое решение надо было исполнять. Я ещё не до конца понял, зачем мне это нужно, однако, внутри у меня уже возник продолжал осваиваться какой-то напряжённый ритм.
- Зачем? – донеслось из мне в спину.
- Настала пора жить по Шекли.