В тумане город спит, хотя десятый час,
дороги спят и спят цементовозы,
и тот, кто стадо в луговине пас,
уснул, на сено пыльник старый бросив.
Коровы дремлют в белой тишине,
рогами зацепив молочный холод,
с небес спустившийся к земле,
как сон во сне, полудремотный морок.
Там белое в окне — кто молоко пролил,
с небес на землю без подсчета литров,
кому достало необъятных сил
всё спрятать, мир у мира выкрав?
Как хорошо не думать, не гадать,
а просто ждать, на Бога положившись,
так чайки ждут на берегу — года,
ждут сотни лет, в каменья превратившись.
Но кто застыл на краешке волны,
с собратьями сливаясь терпеливо,
увидел главное: из водной глубины
явилось отраженье, перспектива.
Река из плена вырвалась, жива.
Проснулись звуки, побежали волны,
прорисовались темным берега,
деревья тоже проявились темным,
а дальше засинел далекий лес,
и профиль острова, и белизна буксира,
обозначались глубина небес
и солнца круг, ориентиры мира.
Всё столбики полузамёрзших птиц,
немых, на ожиданье настоявших,
пунктиры телеграмм, уже сползая вниз,
в воду темную отстучавших.
Это дым, это дом, это наша река,
это цапли и озеро чаек,
и жарким эхом издалека
солнце горячее отвечает.
из поэмы "Дом" 2010