Здравствуй, Джейн! Я пишу тебе нынче из сумасшедшего дома, там, где мягкие стены и белый, как снег, потолок. Тебе, верно, подобное место до боли знакомо, и ты в нем провела не один продолжительный срок.
Я впервые сюда помещен и, пожалуй, доволен: здесь не спорят со мной и дают перед сном молоко. Только жаль, что ко мне не пускают друзей и знакомых, да кровать от окна моя слишком стоит далеко. Но и это не страшно – кровать передвину украдкой, что бы утром вставать с самым первым сигналом зари. Лишь решетки чуть портят резные оконные ставни, а из щелей так дует, что даже и не говори.
Здесь режим: процедуры, прогулки, обеды… Все так строго, что даже не сможешь подольше поспать. А еще, как порой говорят пациенты, что отсюда уходят лишь те, кто умеет летать.
«Пациент» - что за слово? Оно мне совсем не приятно. Только так говорят санитары и даже глав. врач. Кстати, он здесь, наверное, есть самый важный и главный, и насупившись ходит как сытый откормленный грач. Я его – не боюсь. Ты плохого о мне не подумай! Хоть и взгляд его строг, я его научился держать. Я – не то, что другие, во мне, говорят, нет «излома», и себе я теперь никогда не позволю дрожать, как тогда…
Кстати, помнишь ли первую ты нашу встречу? Ветер выл за окном и протяжно в камине гудел. Я зажег перед зеркалом тонкие черные свечи, и так долго в свое отражение ночью глядел… Впрочем, ладно, моя дорогая и милая Дженни, это прошлое все и его не резон вспоминать. Лучше я расскажу, как мое протекает лечение, пока мне не пришлось по режиму ложиться вновь спать.
Мне дают много странных и горьких цветастых таблеток, обо всем говорить просят честно, и пишут в блокнот. Санитары строги, взгляд врачей всех внимательно-цепок,
так, что многих с него и бросает в холодный все пот. Хотят знать о тебе. Да я, впрочем, ни что не скрываю: так приятно, когда кто-то слушать готов мой рассказ. И хоть я, как ребенок, порою ночами рыдаю, но при них я не вправе пустить ни за что слез из глаз!
Что я плачу? Ну как же, скажи, черт возьми, мне не плакать? Когда больно мне вспомнить все то, что с тобой пережил. Не поймешь? Что поделать, понять это сложно и странно, а особенно тем, кто, по сути, на свете не жил.
Вроде все. Скоро вновь принесут молока мне. От него так легко засыпать и не видеть вновь сны.
Я письмо оставляю на тумбе моей прикроватной.
Ты его забери,
когда выйдешь
в ночи из
стены.